Нора Робертс - Ночные кошмары
Спокойный и терпеливый взгляд Ноя заставил ее устыдиться.
– О чем бы ты больше всего тосковала, если бы не могла вернуться назад?
– О моих родных.
– Я не имею в виду людей. Чего тебе здесь не хватало бы?
– Зелени, – не успев подумать, ответила она. – Зеленого света и зеленого запаха леса… Здесь все другое, – продолжила Оливия, когда они пошли дальше. – Открытое, холодное, с голыми вершинами.
– И негде спрятаться.
– Я не прячусь… Вот это исландский мох, – сказала Оливия, показывая рукой на мохнатый желто-зеленый клубок. – Самый полезный из лишайников. В Швеции его продают как лекарство. – Она заметила его взгляд. – Что?
– Мне нравится отрывистый тон, которым ты начинаешь читать лекцию по естествознанию, когда расстраиваешься.
– Если ты не хочешь знать, на что смотришь, дело твое.
– Нет, хочу. Но когда ты говоришь о лишайниках и грибах, меня охватывает дикое желание заняться с тобой любовью.
– Кажется, я знаю место, которое придется тебе по вкусу, – Оливия постаралась отвлечь Ноя от волнующих мыслей и начала взбираться на скалу.
Тропа привела их к опушке леса, выросшего на крутом склоне. На краю опушки громоздились камни. В их трещинах росли цветы, отчаянно цеплявшиеся корнями за тонкий слой почвы.
Ной издалека услышал шум воды и улыбнулся, как мальчишка, когда они прошли мимо утеса, с вершины которого срывался рокочущий водопад. Отчаянно хотелось остановиться и набрать охапку цветов.
Мышцы начинали гореть, ноги просили отдыха. Ной готов был сдаться, когда Оливия поднялась на очередной утес, обернулась и протянула ему руку.
– Кажется, кольцевой маршрут был рассчитан на пять часов, верно? – Слегка запыхавшийся Ной схватился за ее руку и забрался наверх. – Потому что иначе я… О боже!
Он забыл усталость и залюбовался открывшимся зрелищем.
Перед ним было море цветов. Разноцветные потоки струились через зелень и тянулись к поросшему лесом пику, который вонзался в голубое небо, как башня замка. Белые пятна снега, мерцавшие на камне и просвечивавшие сквозь деревья, заставляли считать цветы еще большим чудом.
Белые, желтые, голубые бабочки порхали над лепестками и садились на них, изящно сложив крылья.
– Потрясающе. Невероятно. Вот здесь мы и поставим дом. На этот раз она засмеялась.
– Это что, люпин?
– У тебя хороший глаз. В цветах ты разбираешься. Тут я тебе не нужна.
– Нет. – Ной снова взял ее за руку. – Нужна. Дело того стоило. – Он быстро повернулся, и нежный поцелуй застал Оливию врасплох. – Спасибо.
– В «Риверс-Энде» есть все. Были бы деньги. – Оливия хотела отвернуться, но Ной схватил ее за руки и притянул к себе.
– Не надо. – Она закрыла глаза еще до того, как почувствовала прикосновение его губ.
– Почему?
– Я… – Она снова открыла глаза, но ничего не смогла поделать с отражавшимися в них чувствами. – Не надо… Пожалуйста…
– Ладно. – Вместо этого он поднес к губам руку Оливии и поцеловал каждый палец, следя за ее затуманившимися глазами.
– Что ты ищешь, Ной?
Не сводя с нее глаз, Ной раскрыл ее сжатую в кулак руку и поцеловал в ладонь.
– Уже нашел. Осталось только сорвать.
Похоже, сделать это можно было только одним способом.
– Лив, давай сядем. Это подходящее место. И подходящее время. – Ной сбросил с плеч рюкзак, залез в него, достал диктофон и сел на обломок скалы.
При виде диктофона у Оливии перехватило дыхание.
– Я не знаю, как это делается.
– А я знаю. Но сначала хочу тебе кое-что сказать. – Он положил диктофон рядом с собой и вынул блокнот. – Я думал бросить эту книгу. Или хотя бы отложить ее, как сделал шесть лет назад, когда причинил тебе боль. – Он открыл блокнот и поднял глаза. – Но на сей раз это не привело бы ни к чему хорошему. Эта мысль все равно жила бы в моем мозгу. Всегда. И в твоем тоже. Лив, я не знаю, стоит ли это между нами или, наоборот, объясняет, почему мы оказались здесь вместе. Но твердо знаю одно: если мы не покончим с этим делом, то будем бежать на одном месте. А мне нужно двигаться вперед. Как и тебе.
– Я сказала, что сделаю это. И сдержу слово.
– И будешь меня ненавидеть? Осуждать за то, что я вытащил это на поверхность? Так же, как ненавидела тогда в гостинице?
– Ты лгал мне.
– И жалею об этом больше всего на свете.
Оливия ждала, что Ной начнет отпираться, объяснять, оправдываться. Ей следовало быть умнее. Он был человеком чести, обладал совестью и чувством сострадания. Личностью. Именно этим все и объяснялось.
– Разве я ненавижу тебя, Ной? Разве можно ненавидеть человека за то, что он честно делает свое дело? Но мои чувства касаются только меня.
– Больше нет. – Тон Ноя был небрежным, но Оливия слышала в нем стальную решимость. – Но мы поговорим об этом… о нас… позже.
– О нас? Нас нет.
– Ошибаешься. – На сей раз сталь сверкнула в его глазах. – Сядь, пожалуйста.
– Не хочу. – Однако она сняла с плеч рюкзак и открыла бутылку воды.
– Как хочешь. Расскажи о своей матери.
– Когда она умерла, мне было четыре года. Ты мог бы больше узнать о ней из других источников.
– Когда ты думаешь о ней, что вспоминаешь в первую очередь?
– Ее запах. Запах, который хранился в одной из бутылочек на трельяже. Я считала их волшебными. Там был синий флакон с обвивавшей его серебряной полосой. Этот запах был неповторимым. Теплым, нежным, с легкой примесью жасмина. Ее кожа всегда была пропитана этим ароматом, и, когда мама обнимала меня или брала на руки, он был самым сильным вот здесь… – Она приложила руку к шее. – Я любила тыкаться туда носом, а она смеялась.
Она была такая красивая… – задумчиво сказала Оливия, отвернулась и уставилась на море цветов. – Но ты не можешь этого знать. Я видела все ее фильмы. Много раз. Но в жизни она была в тысячу раз красивее. Пленка этого не передает. Она двигалась как танцовщица и не признавала земного тяготения. Я знаю, что она была блестящей актрисой. Но она была и чудесной матерью. Терпеливой, веселой и… заботливой. Старалась как можно чаще быть со мной, уделять мне внимание и показать, что я для нее – самое главное на свете. Ты понимаешь?
– Да. Мне повезло. Я сам вырос в такой атмосфере. Она сдалась и села рядом.
– Думаю, я была избалованной. Мне уделяли много времени и внимания, дарили игрушки, покупали сладости…
– Я считаю испорченными только тех детей, которые не ценят этого. А ты… Тебя просто любили.
– Она очень любила меня. Я никогда не сомневалась в этом. Даже тогда, когда она ругала меня за что-нибудь. А я ее обожала. Подражала ей во всем. Привыкла смотреться в зеркало и думать, что вырасту такой же, как мама.
