Займемся с... самбо? (СИ) - Анна Лисовская
— У нас есть вероятность 50/50: или мы раскроем это дело и сдвинемся с метрвой точки, или нет. Другого не дано, а бездействовать я не собираюсь. Ты и сам знаешь, что они не отстанут. Может, уже сейчас к моему дому направляется шайка вышибал, подготовленных лучше предыдущих. Думаешь, я напугалась и намерена съехать?! Перетопчатся! — она была готова спорить и отстаивать свою точку зрения до конца.
— Злые вы! Уйду я от вас! — вмешался в разговор Денис и поднялся с пола. — Погнал я в отдел делать с опергруппой домашку и списывать контрольные! Буду утром! Встречать блинами и красной икрой! — хохмил. — И это…сильно не деритесь! Лель! Ты-за старшего! — отсалютовал и выбежал из комнаты, пока его не отпинали за наставления.
— Вот чудик! — Арина усмехнулась и поплелась в комнату. — Люди, имейте совесть, дайте поспать! — говорила сама с собой. — Только вырвалась из лап свекрови, как попала на другой армагеддец, — ползком забралась на кровать и сонно прикрыла глаза, постучав по матрасу рядом с собой. Лег рядом и удобно устроил Арину на своей груди. Кажется, она уже в стадии быстрого сна, когда бесконтрольно может дернуться рука ли нога.
— Похоже, ты практически все обо мне знаешь…, - убрал волосы с ее лица и нежно погладил по щеке.
— Угу, уже достаточно, — сладко зевнула.
— Я могу задать вопрос? — прошептал, перебирая пряди ее каштановых волос.
После ее ответа все встало на свои места, но мне придется побыть ее личным Айболитом и залечить открытые старые раны…
Глава 116. Становление «Холода»
Феликс
— Я могу задать вопрос? — прошептал, перебирая пряди ее каштановых волос.
— У-м-м, — сонно замычала, — конечно. Но ответ тебе может не понравиться, так как врать не умею и приукрашивать не буду. Хорошо подумай, прежде, чем спрашивать, — щекотно носом копнула под ребрышко и улыбнулась, обняв меня крепче.
— Как бы это поточнее сформулировать? — задумался. — Ты не избегаешь опасностей, не боишься пострадать и, словно одержимая, рвешься в бой. Ты ходишь туда, куда опасаются ходить нормальные люди…,- справедливости ради заметил.
— Пх-х-х, — прыснула, — я никогда и не утверждала, что я адекватна.
Несмотря на ее шутки, чувствую, что напряглась. Поняла, к чему я клоню.
— Арин, не думаю, что ты просто насмотрелась боевиков и захотела быть крутым ниндзя. Твое настроение и поведение каждый раз стремительно меняется, если речь заходит о матери.
Арина распахнула глаза и стиснула зубы, продолжая меня молча слушать:
— Что и кому ты пытаешься доказать?! И что с тобой произошло? Только не молчи…я хочу знать причину, разъедающую тебя изнутри. И я подожду, если сейчас не сможешь говорить. Буду ждать также, как ты ждала нас, — стал дышать через раз в ожидании ее ответа.
— Да нет, я…могу, — прошептала, вяло поднимаясь с моей груди. — У каждого в жизни есть история, которая причиняет боль…,- встала с кровати и залезла в один из глубоких ящиков стола. — История, которую хочется забыть, но не выходит по твоему желанию, — со слабой улыбкой протянула мне альбом с фотографиями.
— Как ты видишь, я была очень симпатичным ребенком и обожала платьица с рюшами, — показала на свою первую фотографию двухлетнего карапуза. — Я была малость непоседлива, частенько простужалась и требовала повышенного внимания, — словно оправдывалась. — Возможно, как и все дети, а может, даже больше… — замолчала. Сел поудобнее, облокотившись на грядушку в изголовье кровати, и прислонилк себе Арину. Легче рассказывать, не встречаясь с кем-то взглядом.
— Отец уже тогда разрывался на две работы, чтобы обеспечить своим «девочкам» счастливое будущее и достаток во всем, — она перелистнула несколько фотографий в возрасте постарше, демонстрируя обрезанное фото. На фото был смеющийся отец с плюшевым медвежонком, Арина держала сахарную вату в одной руке, другой же — обнимала кого-то…кого-то, кого решила вычеркнуть из своей жизни и воспоминаний одним движением ножниц.
— Вот только мама не захотела больше ждать…она кричала, что только ей трудно. Что она сама растит меня, что устала и с нее хватит. Говорила, что надоело жить всеми днями при живом муже как вдове…Странно, но она сказала, что у нее затяжная послеродовая депрессия…Удивительно, не правда ли? Мне было четыре…и я помню каждое брошенное ею слово, — понизила голос. — В детском саду тогда был карантин по ветрянке, и ей приходилось сидеть со мной целыми днями. Вероятно, я ее очень раздражала…не было ни минуты, чтобы она чем-то не попрекнула меня: я много ем, я пристаю, я не так играю, я бестолочь и вся в отца…из любящей матери она превратилась в вечно пилящую ребенка незнакомку. Я во всем винила себя и старалась стать лучше: не просила есть, не тревожила без особой надобности, не шумела…но только еще больше ее взбесила.
— Она тебя ударила?
— Нет, не била…Так как отец не мог присматривать за мной, а она не хотела, то позвонила няне по найму, договорившись встретиться на детской площадке. Няня еще не пришла, а мать вовсю запихивала чемоданы в чью-то машину. Поняв, что она уедет и бросит меня- я цеплялась за ее платье, обнимала ее колени и умоляла не бросать меня. Я обещала стать самой послушной дочерью на свете, хорошо учиться и мыть за собой посуду…но она все равно села в машину к мужчине. В то время, как ребенок протягивал ей маленькие пухлые ладошки, любя и доверяя, она ненавидела и презирала. Она отцепила мои руки от машины, хладнокровно хлопнув дверью перед моим носом. Я плакала, бежала за машиной, падала, сшибала коленки, порвала платье, но она даже не обернулась…
Признаться, ни разу не видел, чтоб за все время нашего знакомства у Арины появлялась хоть одна слезинка, даже если она сильно обижена. Она тихо и спокойно открывала передо мной свою душу, обнажала старые раны…
Отложив альбом в сторону, обнял Арину со спины и устроил подбородок на ее плече. Мне нечем было ее утешить и подходящих слов не находилось…даже представить себе не мог, что это еще не все…
— С няней я так и не встретилась… — сказала глухо. — Я сидела и обливалась слезами недалеко от площадки, как меня похитили…зажали рот и нос вонючей тряпкой, дальше-темнота. Пришла в себя в каком-то сыром подвале со связанными над головой руками. Напротив меня сидел улыбающийся мужчина, с виду опрятный, но до ужаса пугающий.
— Что он сделал
