Наталия Рощина - Одержимость
– Я знаю, что вы думаете обо мне, Андрон Егорович. Все мы со своими слабостями. Я тоже не устоял. Страх смерти – один из верных рычагов воздействия. – Карцев говорил, вытирая пот со лба. Таким Некрасов его не видел никогда. – Только муки совести оказались сильнее. Теперь я ничего не боюсь. И вы знаете, что совершенно здоровы. Моя совесть чиста. Я сам напишу заявление об уходе по собственному желанию…
– Не нужно. Спокойно работайте, Роман Борисович.
Благодаря его признанию все изменилось. Вернее, встало на свои места, выстроилось в четкую схему, где самое опасное звено – Марков с его наполеоновскими планами. Майя – его сообщница. Принять это оказалось еще больнее, чем признать предательство Леонида Игнатьевича. Чувство самосохранения помогло Некрасову выделить главное: он не имеет права раскисать и ему нужно время, чтобы осознать происшедшее. Его окружают враги. Он допустил ошибку, позволив им подойти так близко. Женщина, в которую он влюбился без памяти, оказалась хорошей актрисой. Человек, которому он доверял, хочет уничтожить его. Наверняка Марков был так же неискренен и с отцом. Почему? Неужели все дело только в бизнесе? Неужели ради этого можно так спокойно избавляться от людей? Оказывается, можно. Чем больше Андрон думал об этом, тем меньше оставалось веры в то, что смерть родителей – простая случайность, ошибка пилота. К черту отговорки! Некрасов был уверен, что Маркову известна истинная причина трагедии.
Еще три дня Андрон не решался позвонить Маше. Майя не объявлялась. Как странно, он больше не искал с ней встречи. Его чувство к ней остыло так же быстро, как и возникло. Но в сложившейся ситуации не это волновало его. Все свое внимание Андрон переключил на Маркова. Тот вел себя как обычно. Сама учтивость и желание быть полезным. Некрасов искал повод поссориться, зацепиться, но Марков вел себя безупречно. Он прямо смотрел Андрону в глаза, был предельно вежлив и спокоен.
В отличие от Леонида Игнатьевича, у Андрона в груди все клокотало. Подумать только, еще вчера он мечтал о смерти! Оказывается, можно легко довести человека до крайности. Он ненавидел мир и себя в нем, но после разговора с Карцевым Андрон хотел жить как никогда! Главное, он должен сделать все, чтобы его простила Маша.
Глядя на нее, испуганную, плачущую, Некрасов едва держал себя в руках. Он должен доиграть свою роль, иначе ему не узнать всего. Пусть выговорится эта черноглазая бестия!
– Как тебе такой расклад, Андрюша? – Майя нарочно нараспев произнесла его имя.
Она прошла мимо Андрона и Маши. Такие трагедии не должны разворачиваться на кухне. Глядя на широкое окно с белоснежной занавеской, Майя злорадно улыбалась. Вот оно, место последнего акта!
– Любовница оказалась совершенно равнодушной к тебе, а ту, которая была верна тебе столько лет, ты оттолкнул сам. – Майя резко повернулась лицом к Маше и Некрасову. Все это время они шли за ней, в минутном молчании, предвестнике страшной развязки. Той, которая неизбежна и наконец освободит всех. – Ты бросил ее. Вот она и упала… в мои объятия. Каково это – доживать последние дни, когда все тебя предали? Нужны ли тебе сейчас твои денежки, Некрасов?
– Ты хочешь услышать, что я в отчаянии? Я в отчаянии. – Краем глаза он наблюдал за Машей. Она стояла, опершись о стену, закрыв лицо руками.
– Насколько тебе плохо, милый? – со змеиной улыбкой спросила Майя. Она подошла к окну, открыла его. – Тебе все равно осталось недолго. Может, уйдешь красиво? Представишь, что ты птица, и выпорхнешь в окошко?
Некрасов опустил голову, глубоко вздохнул. Подошел к окну, от которого пятилась Майя. Кажется, она переоценила себя. Наблюдать последние мгновения человека, которого подталкиваешь к черте, – не для слабонервных. Андрон сел на подоконник, согнул одну ногу в колене и пристально посмотрел сначала на Майю, потом на Машу.
– Я сделаю это, – тихо сказал он и увидел, как черная тень зловещей радости промелькнула по лицу одной и как расширились глаза от ужаса перед непоправимым у другой.– Кто будет оплакивать меня? Пожалуй… Никто не заплачет. Так почему бы мне не выброситься из этого чертового окна?
– Андрон, нет! – закричала Маша.
– Я обязательно сделаю это, если… ты не простишь меня… – Он выбросил руку в сторону глотающей слезы Маши.
– Я люблю тебя! – закричала та и бросилась к Некрасову. Он успел спрыгнуть на пол. Еще мгновение – и уже обнял плачущую Машу. В это время из другого конца комнаты на него смотрели глаза, полные ненависти. – Уйти придется тебе, Майя. Сделай это как можно быстрее. Так, чтобы мы больше никогда не встретились. Никогда!
Майя вытащила сумку, лежащую под диваном. Хотела сложить в нее вещи, но под презрительным взглядом Некрасова остановилась. Закинула сумку на плечо, затянула потуже пояс халата. Ей все равно, в каком виде она окажется на улице.
– Да, Майя! – Она уже выходила из комнаты, когда Андрон окликнул ее. Майя остановилась не оглядываясь. Она была уверена, что ничего хорошего не услышит. – Свяжись со своим наставником и попроси его оставить заявление об уходе из фирмы. Надеюсь, ему хватит времени до завтра? С ним бы я тоже больше не хотел встречаться никогда. Это то, что вас теперь связывает. Слово «никогда».
– С ним ты так легко не расправишься! – сквозь зубы проговорила Майя.
– Ошибаешься. Все гораздо проще.
– Ты блефуешь!
– Есть видеозапись, на которой Марков шантажирует Карцева. Да, да. Та, на которой он ставит мне неутешительный диагноз. Если этого мало, я возобновлю расследование обстоятельств гибели родителей. Уверен, кое-кому это принесет бо-ольшие неприятности. Непоправимые! – Андрон улыбнулся, увидев, как покраснели уши Майи. – Так что нет идеального преступления, Майя Владимировна. Нет, потому что его совершают люди… А человек несовершенен… Кстати, у него больное сердце. Надеюсь, твое известие о полном фиаско не разобьет его.
– Ненавижу тебя! Ненавижу всех вас! – сдерживая готовую прорваться наружу злость, прошипела Майя.
– Оставь нас. Тебе здесь больше нечего делать, – улыбнулся Некрасов. – Пошла вон!
Майя поспешила уйти. Она с грохотом закрыла за собой дверь. Маша вздрогнула, еще крепче прижалась к Андрону. Она боялась поднять на него глаза. То, что произошло, не укладывалось в ее голове.
– Теперь наша очередь, – тихо сказал Некрасов. Он взял лицо Маши в ладони, улыбнулся. – Прости, Одуванчик. Если можешь, прости. Я столько передумал за эти дни. Пытался найти себе оправдание. Ничего не получилось. Помоги мне.
Он боялся. Как же он боялся, что она оттолкнет его! Перегорит, поразмыслит и не простит. Он не выдержит. Он не сможет жить с этим. Но вопреки его страхам Маша улыбнулась в ответ. Губы ее дрожали, но в голубых глазах снова теплился тот непередаваемый созидающий свет, от которого у Андрона отлегло на сердце.
