Брось мне вызов - Лорен Лэндиш

Что еще хуже, когда фотографии попали в утренние газеты и социальные сети с указанием наших с Эль имен, к журналистам присоединилась разгневанная толпа.

Чувства британцев довольно поверхностны, особенно когда любые проступки находятся за закрытыми дверями. Но, по-видимому, публичные тисканья перед королевской семьей достойны практически линчевания.

Они требуют голову Эль, называя ее «американской шлюхой», если в заголовке достаточно места, и «девкой», если нет. От обоих обидных суждений она расплакалась. И они озаглавили мое возвращение в Лондон как «Вулф вернулся в шкуре паршивой овцы». Меня это не особо задевает, но бросает тень на мою фамилию там, где она всегда что-то значила, даже с выходками отца и Эдди.

Но им хотя бы хватило мозгов, чтобы не оказаться на первой полосе.

В отличие на меня.

Стук повторяется, и я указываю на спальню.

– Иди туда, чтобы оставаться вне поля зрения, на всякий случай.

Любой сдался бы, отправил бы меня на передовую, чтобы спасти свою шкуру. Но не Эль. Она заходит в спальню, но остается в дверном проеме, готовая наброситься и прикрыть меня, если будет нужно. Она стиснула зубы и сжала кулаки, готовая к бою.

Бесстрашная женщина со стальными яйцами. Люблю ее.

Я смотрю в глазок, но ничего не вижу. Я медленно открываю, и внутрь проскальзывает крошечная женщина, захлопывая за собой дверь.

– Ба? – выпаливаю я. – Что ты здесь делаешь?

Услышав меня, Эль выходит из засады.

– Ба? – повторяет она.

Ба переводит взгляд с меня на Эль и обратно.

– Ах, юная любовь. – Она гладит меня по щеке, будто я маленький мальчик, прежде чем не слишком нежно ударить меня. – Нет времени. Они идут. Просто кивай и хоть раз в жизни помолчи, Колтон. Может, стоит извиниться, хотя я знаю, что тебе не жаль.

Она оглядывает комнату, будто ищет что-то, и меня накрывает новая волна тревоги.

– Ба, ты в порядке? Кто идет?

Опять стук в дверь. На этот раз сильный и требовательный.

Ба смотрит мне в глаза и рукой показывает, будто закрывает рот на замок и выбрасывают ключ, а затем указывает на меня. В мгновение ока она толкает Эль в спальню и закрывает дверь, и мгновение спустя я слышу, как поворачивается замок.

Что за хрень?

На этот раз я смотрю в глазок и вижу трех мужчин. Как бы сильно мне ни хотелось, этого не избежать, поэтому я открываю дверь.

– Отец, Эдди, мистер Хэмиш, пожалуйста, входите.

Папа проталкивается сквозь двери, будто я не приглашал его войти, и располагается на диване, как у себя дома. Эдди угощается первоклассным виски, а затем садится на подлокотник дивана рядом с отцом. Мистер Хэмиш находит кресло подальше от линии огня, проходящей между отцом и мной. Умный человек, мистер Хэмиш.

– Какой же ты ублюдок, Колтон. Не смог удержать свой член в штанах до того, как сесть в машину, как все нормальные люди?

Вена на лбу отца опасно пульсирует, но Эдди ухмыляется, прячась за стаканом и наслаждаясь тем, как меня чихвостят. Впервые я действительно это заслужил.

– Ради всего святого, ты смешал мое доброе имя с грязью, и твоя мать больше не сможет показываться в клубе.

– О да, мама весь день рыдала из-за новостей. Думаешь, она мечтала увидеть своего мальчика, стоящего на коленях на колесе обозрения, Колти? Эти американские булочки такие аппетитные, не так ли? Жду не дождусь, когда отведаю этот бисквитик. – Он подмигивает мне, как будто мы хорошие приятели.

– Заткнись, Эдди, – рычит отец.

Эдди выглядит так, будто его ударили электрошокером. Готов поспорить, что отец никогда не говорил ему такого. Что ж, добро пожаловать в клуб, брат.

– Отец, конечно, я смущен тем, что новость так раздули, но все утихнет. С мамой все будет в порядке, ее примут обратно в этот курятник, хотя не то чтобы меня это волновало. И твое имя будет значить то, что всегда значило. – Я не уточняю, что именно, поскольку не могу и не хочу говорить ничего приятного о репутации моего отца.

– Раздули, говоришь? Тогда, возможно, тебя кое-что заинтересует. Сегодня утром я говорил с бароном Беркманом. Похоже, совет опасается зонировать поместье, чтобы кто-то вроде тебя привел американскую компанию к нашим берегам. – Его дерзкая улыбка острая как бритва.

– Что ты сделал? – требую я.

Он рассматривает ухоженные ногти правой руки.

– Ты был прав в том, что собственность всегда была твоей. Она остается твоей. Но тебе нужны разрешения, и в них будет отказано. Тебе нужно изменить целевое назначение земли, чтобы притащить сюда своих американцев, и тебе будет отказано.

Его хищные глаза встречаются с моими, и в их темных глубинах видны отблески победы.

– Запомни мои слова, сынок. Ни единая травинка на этой земле не изменится до тех пор, пока я жив. Ты можешь владеть ею, но никогда не сможешь ее использовать. Если, конечно, ты не захочешь жить в прохудившемся домишке. Но я уверен, что могу отсудить его, если ты попытаешься.

Я готов взорваться, отшлепать собственного отца по заднице голыми руками. Или как минимум отделать его словесно.

Он не сделает этого. Но он может.

Он не может так поступить, не после тех усердных трудов, что я вложил, и светлого будущего, которое представлял здесь. Но он слишком сильно хочет избавиться от этого, как от надоедливых крошек от тоста со стола после завтрака.

Я слышу что-то в спальне, глухой стук, как будто что-то упало на пол, и вспоминаю бред сумасшедшего, который несла Ба, когда вошла в номер.

Понятия не имею, о чем она говорила. Черт, большую часть времени я даже не знаю, понимает ли она, что говорит.

Но из всех членов моей семьи только ей я могу доверять.

Поэтому я стискиваю зубы так сильно, что практически уверен, что они сломаются.

– Ты сделал свой круг почета. Отлично сработано. А теперь, пожалуйста, уходите.

Он моргает, в линиях возле губ вырисовывается разочарование, когда он сжимает их. Но он встает, одергивая лацканы пиджака.

– Прекрасно. Не могу сказать, что рад тому, что ты дома. На самом деле, будет куда лучше, если ты вернешься в Штаты как можно быстрее. Позволь истинным Вулфам сделать вид, что этого никогда не было.

Он говорит это слово так, будто имеет в виду меня.

Я сглатываю, ведь только моя любовь к Ба