Пенелопа Уильямсон - Неукротимое томление
То, что они курили, называлось кинникинник. Эта смесь табака и трав имела свойство вызывать видения. Тай почувствовал эйфорию и необычную легкость в голове.
«Наверное, этого вполне достаточно, — подумал он, но снова взял трубку. — Кажется, я сейчас воспарю».
Они долго курили молча, потому что первым должен был заговорить великий сахем.
— Ты хорошо дрался сегодня, — наконец сказал он.
Тай вспыхнул от похвалы отца; такое редко удавалось услышать.
— Меня хорошо учили.
Эссакамбит мягко покачал головой.
— Этот удар сзади по колену — я не учил тебя ему.
— Университеты йенги — весьма опасные места, — сказал Тай, и старый воин снова улыбнулся.
Он передал трубку Таю.
— Но ты все-таки сделал ошибку.
Тай глубоко затянулся, вдохнул дым. Он удивительно действовал на него: Тай оцепенел, а мир начал медленно вращаться.
— Да? И какую же?
Эссакамбит кивнул на кожаный сверток, лежащий в углу вигвама. Его глаза блестели от смеха.
— Тот щит, который я послал тебе, вовсе не мой. Это чужой щит. Он принадлежал одному воину, жуткому трусу, его давным-давно убили.
Тай мягко рассмеялся. Выкуренная трубка принесла ему облегчение, внезапно он понял, что даже рад, что Эссакамбит не оказывает ему предпочтение перед своим кровным сыном. Но тут же он затрепетал от страха, поняв, что зря насмехался над Духовидцем по поводу магических свойств щита, в котором не было никакой магии. По иронии судьбы он не мог убить кровного сына Эссакамбита, но навлек на него такой позор, что жизнь Духовидца теперь будет хуже смерти.
Эссакамбит медленно и глубоко затянулся. Веки его опустились.
— У моего сына есть слабости, и ты ими воспользовался. Но у тебя такие же слабости. Обоим вам надо поучиться управлять своей силой и гордостью.
Тай старался стащить свою голову с потолка, где она парила.
— Почему ты поднял томагавк против моего народа? — спросил он наконец. Его голос звучал так странно, словно он говорил через полотенце.
— Значит, ты наконец-то признал, что твой народ — йенги! — отвечал сахем, но это трудно было счесть ответом.
— Я теперь живу среди них. Благодаря тебе.
— С абенаки ты тоже когда-то жил.
Тай потер лоб и попытался собраться с мыслями. Любой разговор с Эссакамбитом, даже при наилучших обстоятельствах, напоминал борьбу с призраком. Он решил изменить тактику.
— А что здесь делает этот француз в черной рясе?
— Йенги неисчислимы, как песок. Скоро нам негде будет постелить себе постель.
— И что из этого? Какое отношение имеет к этому черная ряса, — ведь он тоже йенги?
— Твой брат и те, кто пошли за ним, приняли французского бога как своего.
— А, — сказал Тай, ибо, несмотря на выкуренный кинникинник и замысловатую манеру речи Эссакамбита, в его голове постепенно сложилось ясное представление о причинах нападения на Мерримитинг. Сахема абенаки выбирали женщины племени, поскольку через них устанавливалось кровное родство. Однако Эссакамбита избрали за его способности, а не по праву рождения. Его власть не была абсолютной. Решение о военном походе принималось общим советом, но любой воин по своему желанию мог устроить свой собственный набег.
Нападение на Мерримитинг было идеей Духовидца. Но вдохновителем этой идеи наверняка был французский священник. Духовидец намеревался стать следующим сахемом и для этого пользовался теми же приемами, что и колонисты, которые могли сбегать в магистрат, чтобы быть избранными. Но Духовидец затеял опасную игру: она могла вызвать новую большую войну между абенаки и английскими поселениями.
— Ты хочешь жениться на женщине йенги? — спросил Эссакамбит, пытаясь отвлечь Тая от темы разговора, что было ему несвойственно.
Подумав о Делии, Тай улыбнулся.
— Да. Я хочу жениться на ней.
«Я хочу отдавать ей всю мою страсть по ночам. Я хочу по утрам видеть ее лицо. Я хочу любить ее все дни и ночи, которые отпущены мне судьбой».
Потом он подумал, как возьмет ее теперь, после смерти Нэта и позора Духовидца. Как подойти к ней? Он почувствовал вину, ибо знал, что не заслужил этого счастья, за которое было заплачено такой высокой ценой, и облегчение от того, что судьба тем не менее вернула ему Делию.
Его отец понимающе кивнул, словно прочел его мысли.
— Она радует глаз.
— И сердце тоже, — сказал Тай. Ему все легче было признаваться в том, что он любит Делию.
— Я тоже любил женщину йенги. Твою мать.
Тайлер был поражен такой откровенностью. Он никогда не думал, что это так тронет его. Собравшись с духом, он спросил:
— Почему же ты отослал меня? Они ведь даже не знали, что я жив, пока ты им не сообщил.
Он не ждал, что Эссакамбит ответит ему. Сахем сидел неподвижно, и глаза его ничего не выражали. Потом он очнулся, и взгляд черных глаз, которые приковались к Таю, был ясным и пронизывающим насквозь.
— Я заставил тебя уехать, ибо знал, что сердце твое всегда будет сердцем йенги.
Тай горько улыбнулся.
— А мой дед йенги считает, что у меня сердце абенаки. Так чье же оно, хотел бы я знать. Может, у меня два сердца? Или ни одного? Кто же я? — спросил он, бессознательно повторяя то, что говорил деду пять месяцев назад в отчаянии и растерянности.
Эссакамбит только пожал плечами.
— Ты хочешь обмануть самого себя. Ты знаешь, кто ты.
— Я врач. И скоро я стану мужем Делии, — сказал Тай, даже не понимая, что говорит вслух. Он удивился умиротворению, которое принесли ему эти простые слова.
— Ты шаман йенги? Правда? — воскликнул Эссакамбит с таким изумлением, что Тай рассмеялся. Старый воин помолчал, потом снова пожал плечами и отложил трубку.
— Варреган. Теперь иди. Твоя невеста ждет тебя.
Тай встал, но он колебался.
— Ты пересекал океан и видел сам: йенги бесчисленны, как морской песок. Скажи об этом своему сыну. Абенаки должны постараться жить в мире с йенги, потому что ты не сможешь победить их.
— Их?
— Нас, — неохотно сказал Тай. — Ты не сможешь победить нас.
Великий сахем медленно и грустно покачал головой.
— Сын мой, сын мой. Нам остается только пытаться. Я лучше умру, чем позволю своему сердцу смягчиться.
***
Делия ждала.
Ее оставили в вигваме одну. Вспомнив, что рядом с домом стоял маленький вигвам, она несколько минут с интересом рассматривала жилище индейцев.
Это была удобная постройка с каркасом из легких молодых деревьев, обтянутых длинными полосами из березовой коры и шкур, сшитых вместе. В центре единственной круглой комнаты находился примитивный очаг, обложенный камнями, а в крыше над ним — маленькое отверстие для дыма. Тростниковые маты покрывали земляной пол. Там не было никакой мебели, кроме постели из ветвей, покрытых шкурами лося и медвежьим мхом.
