Золушка и Мафиози - Лола Беллучи

— Приятно знать, что ты ценишь мои старания.

— И они все еще говорят, что я садист в семье.

— Для человека, который так часто жалуется, ты проделал хорошую работу.

— Я всегда отлично справляюсь. Независимо от того, нравится мне то, что я делаю, или нет. — Он не возражает, но и не соглашается. — Почему я здесь?

— Я сегодня разговаривал с Энцо. В Вегасе все оказалось сложнее, чем мы ожидали.

— Только не говори, что меня туда отправляют.

Я вздергиваю бровь.

— Нет, не отправляют, — сухо говорит он. — Я слышал, ты подарил своей жене дом.

— Да, подарил. Это проблема?

— Да, если бы ты собирался отправить ее туда одну, но мы оба знаем, что это не так.

— Правда?

Витторио откинулся в кресле, скрестив пальцы на коленях. Его взгляд пристально изучает меня, словно хочет заглянуть в мою душу, и иногда я почти верю, что он действительно может это сделать.

— У тебя был разговор с нашей мамой.

— Когда-то это должно было произойти.

— И ты не сказал мне об этом, потому что мы оба знаем, что нет, ты не собираешься расставаться с женой.

Как же все раздражает.

— Если я здесь не из-за Вегаса и не из-за подарка, который, как ты узнал, я подарил своей жене, то зачем?

— Кармо, твой тесть.

— Что случилось? — Спрашиваю я, не особо желая знать ответ. Для меня последний раз, когда я видел или слышал об отце Рафаэлы, был день моей свадьбы.

— Я предполагал, что невозможность продать дочь может заставить его совершить какую-нибудь глупость, чтобы расплатиться с долгами за азартные игры. Я был прав.

Эта информация заставляет меня подняться с кресла и отказаться от расслабленной позы. Я подхожу к столу, заинтересованный.

— И что же он сделал?

— Он пытался нас ограбить.

Теперь я широко улыбаюсь.

— Если бы я знал, что ты вызвал меня, чтобы сделать подарок, Витторио, я бы пришел раньше.

66

РАФАЭЛА КАТАНЕО

Алкогольная кома. Мой пьяный ангел-хранитель, должно быть, впал в алкогольную кому. Это единственное правдоподобное объяснение того, почему в последние недели моя жизнь превратилась в бегущий поезд. Или он действительно перестал пить, и 359 градусов, в которые превратились мои дни, это просто то, какой должна быть жизнь человека, у которого есть действующий ангел-хранитель? Но в каком мире влюбленность в Тициано Катанео может быть делом рук ангела-хранителя? Да еще и трезвого?

— Знаешь, ты могла бы хотя бы притвориться, что слушаешь меня, — жалуется Габриэлла, и я моргаю, возвращая внимание подруге.

Ради всего святого! Как долго я отвлекалась?

— Прости, — прошу я, потирая ладонями лицо. — Прости.

Я позволяю своему телу упасть на лежак. Жаркое солнце готовит мое тело не так эффективно, как мои мысли готовят мой мозг.

— Что происходит?

Габриэлла поворачивается на своем лежаке, ложится на живот, а затем садится, временно отказавшись от своей миссии получить загар. Она надвигает на голову солнцезащитные очки и устремляет на меня свои темные глаза.

Не выдержав тяжести ее взгляда, я отворачиваю лицо и неторопливо блуждаю глазами по бассейну в крыле Дона. Парасоли, голубая плитка и шезлонги кажутся мне гораздо более дружелюбными местами, чем карие радужки Габриэллы.

Я делаю глубокий вдох и поджимаю губы, размышляя, как сказать вслух то, в чем я признавалась только самой себе в глубине своих мыслей.

— Я просто чувствую себя растерянной, — начинаю я с полуправды и внутренне осуждаю себя, потому что это кажется ужасным способом начать.

— Растерянной, — повторяет Габриэлла.

— Быть замужем за Тициано, это не то, чего я ожидала.

Габи сужает глаза, ее темно-синее бикини морщится, когда она вытягивает руки за спиной.

— Разве мы уже не говорили об этом?

— Да? Нет… Я не знаю. Видишь? Я в замешательстве!

— Так почему ты больше не говоришь, что запуталась?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты немного помешана на контроле, понимаешь? Тебе всегда нужно все знать, а когда этого не происходит, ты становишься немного сумасшедшей.

— Немного сумасшедшей? — Протестую я.

— Я хочу сказать, — продолжает Габриэлла, — что в последние несколько недель ты была довольно сумасшедшей…

— Что это значит? — Перебиваю я ее. — Что значит, я была сумасшедшей?

Габриэлла смеется и продолжает, как будто я не спрашивала.

— И теперь ты больше не сумасшедшая. Ты не совсем спокойна, но, кажется, нашла ответы, которых у тебя не было.

— Я думала, ты читаешь романы, а не книги по самосовершенствованию. — Ворчу я, а моя подруга смеется еще сильнее.

— Но разве я не права?

— Как я уже сказала, я в замешательстве, — говорю я, и она улыбается.

— И разве причина этой путаницы начинается не с тебя и заканчивается Тициано?

— Все зло в моем существовании начинается и заканчивается Тициано, Габриэлла.

— И это только зло?

— Иногда ты так раздражаешь, подружка…

— Помнишь, как ты заставляла меня неделями мочиться на палочку только потому, что думала, что я могу быть беременна? Я накопила достаточно кредитов, чтобы надоедать тебе до конца наших дней, Рафаэла.

— Но ты могла была быть беременна! — Протестую я, раздвигая руками голые бедра.

— Может, мы вернемся к тому, чтобы сосредоточиться на главном? — Спрашивает она с насмешкой. — Как на этот раз Тициано сбил тебя с толку?

— Он подарил мне мотоцикл, Габриэлла.

— Я уже знаю это, я видела мотоцикл. Он прекрасен, хотя у меня никогда не хватило бы смелости сесть на такую штуку. А что еще?

— И дом! Он подарил мне дом! Да что с ним такое? Что за чертовщина! Как можно было понять, что у меня никогда не было своего дома, и просто взять и подарить его мне?

Габриэлла подавила смех, который пыталась сдержать, но он вырвался сквозь зубы.

— Правда… Да ладно.

— Вот именно! А потом… А потом он говорит, что обнаружил, что ему нравится делать меня счастливой? Почему, во имя Санты, этот мерзавец хочет говорить мне что-то подобное?

— Действительно с чего бы это? — Габриэлла прищелкнула языком. — Какие у него могут быть намерения?

Моя подруга качает головой, отрицая это, но она даже не пытается скрыть веселье, которое отпечаталось на каждой черточке ее лица.

— Знаешь что? Я больше не собираюсь с тобой разговаривать! — Уверяю я.

Габриэлла громко смеется, закидывая ноги на шезлонг и позволяя своему телу откинуться назад. Она опускает солнцезащитные очки обратно на глаза.

— Ты не обязана говорить об этом со мной, Рафа… Но тебе лучше признаться в этом самой себе, а потом… кому-то еще, кому интересна эта тема.

— Я не понимаю, о чем ты