Култи (ЛП) - Запата Мариана

— Что она сказала тебе во время игры? — Полагаю, она была единственной, кто ничего не слышала.

— Она сказала какую-то глупую чушь насчет того, что меня не заменили на поле из-за Култи. — Я опустила взгляд, пока снимала бутсы. — Она просто вела себя глупо. — Не будучи в настроении говорить об этом, я встала и быстро сняла остальную часть своей униформы, обернув полотенце вокруг себя, прежде чем снять нижнее белье и спортивный бюстгальтер. — Я пойду в душ, — сказала я ей с улыбкой, чтобы она не подумала, что я не хочу с ней разговаривать. Я просто не хотела говорить о том, что сказала Женевьева.

Я устала от этого. Устала от всего этого.

Накануне вечером, когда мы приехали в отель, я лежала в постели и думала обо всем, что сказали Кордеро, Гарднер, Култи, Франц и мой отец.

Я долго раздумывала, не позвонить ли мне Эрику, но, в конце концов, решила этого не делать. Он сказал бы какую-нибудь глупость о том, что я навлекла на себя все это из-за того, что дружила с человеком, которого он ненавидел. И разве не из-за этого началось все это дерьмо? Я стала по-настоящему хорошей подругой угрюмой заднице, которая чуть не положила конец карьере моего брата. Конечно, мой отец дал мне благословение двигаться дальше, не чувствуя себя виноватой, но все же.

Франкфуртская сосиска все еще не разговаривал со мной по какой-то непонятной мне причине.

Я закончила принимать душ и одеваться, прежде чем вытащить свою задницу из раздевалки и подойти к автобусам, которые ждали, чтобы отвезти нас обратно в отель. Я как раз миновала последние двери, которые вели за пределы здания, когда заметила его, ожидающего чуть дальше в стороне и спрятавшегося в тени.

Я мысленно приготовилась к любой чуши, которую он собирался мне пороть. Чутье подсказывало, что ничего хорошего из этого не выйдет, но кто знает, чудеса случаются.

В тот момент, когда услышал звук закрывающейся двери, Немец повернул голову и увидел меня. Я не знала, что сказать, поэтому просто закинула сумку повыше на плечо и продолжила идти вперед.

Он не проронил ни слова, и я тоже. Остановившись в нескольких метрах от него, я спросила немного резче, чем намеревалась:

— Ты что-то хочешь сказать?

Култи одарил меня медленным, неторопливым взглядом.

— О чем, черт возьми, ты думала сегодня?

— Я думала, что Женевьева ведет себя как сука, а не как командный игрок. — Я пожала плечами. — В чем проблема, тренер?

— Почему ты называешь меня «тренер» таким тоном? — рявкнул он, уловив мой сарказм.

Секунду я смотрела на него, а потом закрыла глаза, приказывая себе успокоиться. Мы проиграли, все было кончено. Мне не стоило злиться.

— Послушай, это не имеет значения. Я знаю, что играла дерьмово, и я слишком устала, чтобы ругаться с тобой.

— Мы не ругаемся.

Я зажмурилась.

— Как скажешь. Мы не ругаемся. Сейчас я пойду и сяду в автобус, увидимся позже.

— С каких это пор ты убегаешь от своих проблем? — Он схватил меня за запястье, когда я начала поворачиваться.

Я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза, раздражение кипело в моих венах.

— Я не убегаю от своих проблем, просто знаю, когда не могу выиграть в споре. Прямо сейчас я не собираюсь спорить с твоей долбаной биполярной задницей.

Култи опустил голову.

— У меня нет биполярного расстройства.

— Ладно, у тебя нет биполярного расстройства, — солгала я.

— Ты мне врешь.

Я чуть не закатила глаза.

— Да, вру. Я не знаю, говорю ли я с тобой, моим другом, который поймет, почему я огрызалась на Женевьеву во время игры, или с моим тренером, или с парнем, которому, когда я его впервые встретила, было на все наплевать. — Я выдохнула и покачала головой. Терпение. — Я устала, и все что ты говоришь сейчас, я принимаю слишком близко к сердцу. Извини.

Он пробормотал что-то по-немецки, но я уловила только обрывки. Этого было достаточно, чтобы связать их вместе. Это только еще больше разозлило меня. За три года обучения немецкому языку в средней школе я кое-чему научилась. Я обернулась и посмотрела на него.

— Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что я не знаю, в чем, черт возьми, была твоя проблема в последнее время, но она стала моей!

Ноздри Култи раздулись, и на его шее запульсировала вена.

— Моя проблема? Моя проблема?

Его акцент становился намного сильнее, когда он злился, мне приходилось быть очень внимательной, чтобы понять то, что он говорит.

— Да! Твоя проблема. Что бы там ни было у тебя в заднице, ты должен немедленно это вынуть.

— У меня в заднице ничего нет!

Я чуть было не пошутила над тем, что у него определенно что-то должно быть в заднице, но в последнюю секунду решила, что слишком злюсь, чтобы пытаться легкомысленно относиться к ситуации.

— Позволю себе не согласиться, — настаивала я вместо этого. — Только что ты был моим лучшим другом, а в следующую минуту ты с отвращением смотришь на меня, когда я пытаюсь поддразнить тебя перед твоими друзьями. Я не позволю тебе выбирать, когда мы друзья, а когда — нет.

Мне потребовалась секунда, чтобы осознать, что я действительно сказала это. Я не собиралась поднимать эту тему, правда, не собиралась, но… теперь уже поздно. Черт возьми. Я была идиоткой.

— Я понимаю. Хорошо. Мы можем быть друзьями наедине, но мы не можем быть друзьями на публике. — Я сглотнула. — Послушай, тебя определенно что-то беспокоит, но ты не хочешь говорить мне об этом, как не хочешь говорить мне вообще ничего. Все в порядке.

— А кто сказал, что я не хочу показывать нашу дружбу на людях? — Его голос звучал на удивление возмущенно.

— Ты. Я пыталась прикоснуться к тебе после того, как мы закончили с детьми, когда мы были рядом с Францем и Алехандро, и ты сделал шаг назад. Помнишь? Мы постоянно толкаем друг друга и шутим, и поддразниваем, и вдруг, очевидно, это стало не нормальным, потому что мы были перед твоими друзьями. Знаю, что я не какая-то суперзнаменитость или что-то в этом роде, но я не думала, что ты так отстранишься. Ты смутил меня, а я не так легко смущаюсь, понимаешь?

Култи сжал кулаки, а затем поднял их, чтобы прикрыть глаза.

— Сал. — Он сердито выругался по-немецки. — Ты говоришь, что мы друзья, но не подумала рассказать мне, что проводишь время с Францем?

Это шутка? Я заставила себя успокоиться.

— Я видела его три раза после того, как ты начал вести себя так, будто у меня чума, и все время хмурился. Мы почти не разговаривали, а ты, по какой-то непонятной мне причине, ходил с таким видом, будто нагадил в штаны, приятель, — объяснила я.

Эти глаза, идеальный оттенок между оливково-зеленым и орехово-коричневым, смотрели прямо перед собой, прежде чем он посмотрел на меня.

— Он женат! — резко крикнул Култи.

Мои глаза округлились, и мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы обуздать свой гнев.

— Какого черта? Чем, по-твоему, мы занимались? — медленно спросила я.

Култи оскалил на меня зубы.

— Понятия не имею, потому что ты мне ни хрена не рассказала!

Терпение. Черт возьми, мне нужна была целая куча терпения.

И его у меня не нашлось.

Я сорвалась.

— Мы тренировались, осел! Что, на хрен, в этом плохого? — крикнула я ему. — Черт возьми.

— Тогда почему вы оба скрывали это? — зарычал он, ярость осветила его светлые глаза.

Мой глаз начал дергаться.

— Мы играли на поле возле моего дома. Он показал мне несколько упражнений, которые я могла бы делать, чтобы поработать над управлением мячом левой ногой, ты гребаный, гребаный засранец. Он сказал, что я должна подумать об игре в Европе, ясно? Да, это наш большой заговор, большой секрет, идиот. Он сказал, что я должна поехать в Европу и присоединиться к европейскому клубу, чтобы играть за их национальную команду…

Я не могла сделать вид, что не замечаю вулканического гнева, будто извергающегося из него. Это стало толчком для моего гнева и моего проклятого любопытства.