Мириам Рафтери - По вине Аполлона
— Она вполне приемлема там, откуда я пришла, — с достоинством возразила я, скрестив на груди руки.
Не стоило говорить ему, что он лишь плод моего затуманенного сном воображения, или — еще того хуже — что я явилась из будущего. Это могло привести лишь к тому, что он решит, будто я сумасшедшая, а как поступали с сумасшедшими женщинами в начале века, мне было прекрасно известно. Пусть уж лучше думает, что я колдунья или какая-нибудь акробатка из балагана. Мне совсем не улыбалось быть упрятанной в дом умалишенных прежде, чем я смогу проснуться и оказаться вновь в своем времени. К тому же, для плода воображения, подумала я, он был невероятно красив. Взгляд мой скользнул по твердой линии его подбородка и резким, словно выточенным резцом скульптора, чертам лица, совсем как у бронзовых статуй, которые я видела в музеях. Идея остаться здесь с ним и вволю насладиться этим сном, пока он длится, выглядела несравненно привлекательнее кошмара в сумасшедшем доме.
Протянув руку, он смахнул пыль с моего плеча. От его пальцев исходило тепло, которое мгновенно ощутило мое озябшее тело. Тепло? Почему же тогда меня бросило в дрожь от его прикосновения? И почему, если это был сон, я чувствовала жару и холод?
— Никогда не видел подобной ткани, — заметил Натаниэль. — Это явно не хлопок, и она блестит, как шелк. Где вы ее приобрели?
Разумеется, я не могла сказать ему, что купила уже готовый костюм в специализированном магазине в конце квартала.
— Это подарок, — ответила я коротко. Он кивнул, и на лице его вновь появилось презрительное выражение.
— Так я и думал. — Он показал на сумочку на ремне у меня на талии. — А этот странный пояс… он тоже подарок одного из ваших многочисленных патронов?
— Не понимаю, о чем вы говорите, — я нахмурилась.
Не ответив, он бросил взгляд вниз на мои кроссовки.
— Странная обувь… «Nike»… — медленно прочел он надпись. — Почему вы написали на своей обуви имя богини победы?
— Это просто название фабричной марки, — поспешно сказала я, заметив в его глазах неподдельный интерес.
Почувствовав мою неловкость, он махнул в сторону своей кровати, показывая, чтобы я присела. Послушно я опустилась на кровать и тут же едва не утонула в мягкой пуховой перине. Я вдруг представила, как теряю на ней свою невинность за десятилетия до того, как появиться на свет. Странно, но идея эта неожиданно показалась мне весьма привлекательной.
— Таких кроватей сейчас уже нигде не найдешь, — заметила я вслух и про себя добавила, что таких мужчин, как он, тоже.
Я кокетливо улыбнулась ему. В конце концов это был мой сон и совсем необязательно было вести себя в нем как пай-девочка. Я вполне могла позволить себе выступить сейчас в роли, которая была абсолютно не свойственна мне в реальной жизни.
Его взгляд остановился на леотарде.
— Зачем вам это металлическое устройство?
— Молния?
— Я не понимаю, для чего нужна эта, как вы ее назвали, молния.
Я пожала плечами. Черт возьми, в конце концов, это всего-навсего только сон! Почему бы не рискнуть? Я растегнула застежку на несколько дюймов.
На лбу у него выступила испарина.
— Поразительно!
Интересно, что он имел в виду, говоря это, меня или молнию? Его последующие действия дали ответ на мой невысказанный вопрос. С бесстрастностью ученого он наклонился вперед и дернул молнию вверх. Она зацепилась за мой лифчик, и я задрожала, почувствовав его пальцы на своей обнаженной коже. Его теплое дыхание и прикосновение руки к ложбинке между грудями мгновенно опалило меня как огнем и мое сердце бешено заколотилось, он явно был настоящим на ощупь…
Внезапно он, очевидно, осознал всю двусмысленность своей позы; лицо его залилось краской и, с шумом выдохнув, он снова дернул за молнию, пытаясь ее застегнуть.
У меня было такое чувство, будто мне дали пощечину. Сглотнув застрявший в горле комок, я просунула под его руки свои.
— Вы должны сначала соединить обе части вместе наверху, а потом потянуть вот так.
Он тут же отдернул руки, словно обжегшись.
— Оставь при себе свои ухищрения, женщина. Я не обману доверия моей любимой.
У меня упало сердце. Я выказала себя полной дурой. Да, жизнь, несомненно, состоит большей частью из ям да колдобин… Даже в твоих снах…
Он принялся мерить шагами комнату, пытаясь побороть свое раздражение. Прошло несколько томительных мгновений. Наконец он повернулся ко мне. Лицо его выражало полное спокойствие.
— Не бойтесь сказать мне правду, — проговорил он вкрадчиво, подходя ближе. — Я не отошлю вас назад, несмотря на ваше распутное поведение.
— Назад куда? — спросила я удивленно. Неужели он что-то знал? У меня вдруг мелькнула мысль, что это был совсем не сон и я действительно — с помощью какого-то колдовства — перенеслась в прошлое.
На лице его появилась самодовольная ухмылка.
— В бордель, разумеется, откуда вы, как я думаю, сбежали. Не пытайтесь этого отрицать… Мне следовало бы догадаться об этом с самого начала по вашей одежде, хотя, должен сказать, я никогда еще не видел корсажа, сделанного из такого удивительного материала.
— Так вы думаете, что я… — Я была ошеломлена. Разумеется, я флиртовала с ним, но это еще не давало ему права относиться ко мне как к проститутке. Какая наглость! Что если он предложит мне деньги за мои услуги? Разозлится ли он, услышав мой отказ?
Я не могла не заметить искры желания в его глазах, когда он скользнул взглядом по четко вырисовывавшимся сквозь тонкую ткань леотарда изгибам и выпуклостям моей фигуры.
— Еще совсем недавно, — проговорил он, насмешливо поднимая бровь, — я не преминул бы воспользоваться вашими услугами. Вы волшебница, в этом нет никаких сомнений, — в голосе его звучало откровенное восхищение, — хотя и не такая, как я вообразил вначале.
— Не давайте слишком большой воли своему воображению, — предупредила я, скрещивая на груди руки.
С явной неохотой он отвел от меня взгляд.
— Мне следовало бы выставить вас за дверь, вместе с котом, — произнес он сухо. — Но из уважения к моей матушке — да будет благословенна ее святая душа — я не сделаю этого.
— Ваша матушка?
Великолепно! Единственное, чего мне еще недоставало для полного счастья, так это столкновения с почтенной матроной, готовой выжечь мне на лбу алую букву «А» или еще какую-нибудь букву алфавита, которой полагалось клеймить юных грешниц.
— Она давала приют падшим женщинам, которые желали покончить со своим дурным прошлым, — объяснил Натаниэль. — Она называла их испачкавшимися в грязи голубками и говорила, что истинный христианин должен делать все, чтобы вернуть их на путь истинный. Папа всячески ее в этом поддерживал, хотя многие в обществе и стали на нее поглядывать косо.
