Хилари Норман - Чары
– Прошу вас, – он указал жестом на кресло, ближайшее к окну и взял шляпу и пальто адвоката. – Хотите чаю? Или что-нибудь покрепче – может, шнапса?
Он был несказанно удивлен. Ему никогда и в голову не приходило, что Ирина могла ему что-то оставить; они никогда не говорили о собственности за время их совместной жизни.
Адвокат согласился на шнапс – как ради своего удовольствия, так и ради Амадеуса.
– С вашего позволения я зачитаю вам завещание, герр Габриэл, а потом – если вы сочтете это удобным для вас в данный момент, мы посетим санаторий, где графиня была пациенткой.
– Зачем? – спросил резко Амадеус, потому что от одного только упоминания об этом месте сердце его сжималось от боли.
– Графиня Малинская и ее сестра абонировали сейф в хранилище директора санатория, герра Джагги. Мне необходимо, чтобы вы сопровождали меня – вы должны забрать содержимое сейфа и подписать кое-какие важные бумаги.
Амадеус одним глотком выпил свой шнапс; тот немного обжег ему горло, но придал сил.
– А вы знаете, что в этом сейфе?
Адвокат позволил себе неуловимейшую улыбку.
– Согласно завещанию я имею смелость полагать, что там находятся драгоценности семьи Малинских.
* * *Драгоценности. Такое бесцветное слово для описания сокровища, что лежало внутри стального ящичка, который Ирина и Софья оставили герру Джагги в 1920 году, по приезде в санаторий. Рубины, изумруды, бриллианты и сапфиры… потрясающая коллекция – по любым самым придирчивым стандартам. Эти камни были просто ошеломляющими по их чистоте, и по размеру и качеству. Амадеус не мог поверить своим глазам. Ирина никогда и словом не обмолвилась о драгоценностях. Конечно, он понимал, что у нее должны были быть какие-то средства, чтоб оплачивать дорогостоящее пребывание в санатории и медицинские услуги. Но он считал, что это не его дело – расспрашивать, да и сама Ирина не говорила по этому поводу ничего.
Короткое письмецо с объяснением было вложено в конверт и положено вместе с драгоценностями в стальную коробочку. Драгоценности были частью коллекции ее матери – и это было все, что сестрам Малинским удалось вывезти тайком во время их бегства из России. Они завернули каждый камень в темно-коричневый, превосходный тонкий шелк и прятали их в своих длинных, густых волосах, специально украшенных разными шпильками и надежно подколотых наверх. Ирина писала, что ей пришлось продать несколько камней – еще тогда, давно, в Париже и Швейцарии, но особо ценная часть коллекции была в сохранности.
– Мне было велено подождать, пока вы откроете ящик, прежде чем отдать вам еще одно письмо, – сказал адвокат Амадеусу после того, как они зашли в его банк, чтобы арендовать сейф перед возвращением в деревянный домик. – Оно было послано нам в Цюрих вместе с завещанием графини, в начале 1923-го.
Ирина написала письмо вскоре после того, как чуть оправилась от сильной простуды. Оно было написано просто, скромным спокойным тоном, – но любовь ее сквозила в каждой строчке. Амадеус дал ей величайшее счастье и радость, какие она только знала в своей жизни, величайший дар, какой только мужчина может преподнести женщине, и Ирина хотела, чтобы ему остались все драгоценности семьи Малинских, кроме одного: роскошного, бархатно-зеленого колумбийского изумруда.
«Я надеюсь, что этот драгоценный камень когда-нибудь будет отдан моему очень дорогому другу, Константину Ивановичу Зелееву из Санкт-Петербурга. Ты, наверно, помнишь, мой любимый, что я часто рассказывала тебе о нем? Мы никогда не забывали, что именно он помог нам, сделал так, что мы с Софьей живыми и невредимыми спаслись из России. И теперь я всего лишь плачу малую часть неоплатного долга, в котором мы всегда были перед ним».
Ирина всегда молила бога, чтоб Зелеев – золотых и финифтяных дел мастер, ученик своего отца, который, в свою очередь, работал исключительно для Карла Фаберже, – благополучно бежал из России. Она оставляла свои адреса во время путешествия по Финляндии, Швеции и Франции и никогда не расставалась с надеждой, что в один прекрасный день он появится в Давосе и сделает ее счастье совсем полным.
Когда Амадеус немного оправился от шока, вызванного завещанием Ирины и ее изумительным посмертным даром, он стал более внимательно рассматривать драгоценные камни. В конце концов, он все-таки был ювелиром – и не таким уж и плохим, хотя и неопытным, но, правда, он никогда не испытывал ни малейшего восторга, а уж тем более страсти к своему ремеслу. И, конечно, он видел предостаточно драгоценностей – своей жены и тещи, и их друзей, и знакомых. Но никогда, никогда он не держал в руках ничего похожего на то, что лежало сейчас перед ним. И теперь это принадлежало ему.
Как всякий ничем не выдающийся ювелир, его отец тоже работал с довольно обычными драгоценными камнями – но он любил свое дело и понимал, что пути судьбы неисповедимы, и может статься так, что его сыну в один прекрасный день посчастливится держать в руках действительно выдающиеся, замечательные камни. И поэтому он сумел внушить сыну, учившемуся без особого энтузиазма, что необходимо знать хотя бы минимум об этом чуде природы и научил его неплохо разбираться в них. Амадеус никогда не видел кашмирского сапфира или рубина из Могока, но был абсолютно уверен, что сейчас они были у него перед глазами – во всей своей славе васильково-синего и кроваво-красного цвета. Здесь также были сверкающие бледно-голубым огнем бриллианты, безупречно и прихотливо ограненные, и поистине изумительный уникальный золотистый алмаз – в пятнадцать каратов и без единого изъяна…
Амадеус уже знал, что он сделает с этими камнями. Конечно, он хорошо понимал – продай он хотя бы малую часть этих сокровищ, и он будет богатым человеком. Но богатство его мало интересовало. Да и к чему оно ему в деревне? Ведь он никогда не покинет дом, где они жили с Ириной, никогда не вернется к жизни в городе. И у него нет ни малейшей тяги к путешествиям. Завещание родителей сделало его обеспеченным человеком, дела в его собственном магазине шли неплохо. И самое главное – разве годы процветания в доме Грюндли принесли ему счастье?
Он не знал, как начать. Его опыт в ювелирном искусстве был очень ограниченным и не мог подготовить его к выполнению задачи, которую он поставил перед собой. Задачи такого масштаба, что даже страшно было подумать. Но все равно – ничто не сможет его остановить. Он собирался сотворить памятник Ирине, и именно для этой цели он хотел использовать драгоценности Малинских – чтоб воссоздать в скульптурной миниатюре ее любимый водопад. Ее «Вечность».
Именно Зелеев, приехавший в домик в долине почти через два года после смерти Ирины, в феврале 1926-го, превратил абстрактную мечту Амадеуса во вполне конкретный и мощный творческий порыв и замысел.
