Идиллия Дедусенко - Исповедь неудачника, или История странной любви
— Ты посмотри: «многостаночник», сразу два инструмента освоил.
Я поднял голову: передо мной стояли Жорж и Лиля. Я только потом узнал, почему они здесь оказались, это к новому магазину его папаши мы рыли траншеи для укладки труб. Жорж смерил меня снисходительным взглядом и напомнил:
— Я же тебе говорил, что такие, как ты, всегда будут зависеть от нас. Вот дали тебе заработать.
Мне очень хотелось дать ему в морду, а ещё лучше — лопатой по голове, но я сдержался, чтобы не влипнуть в скверную историю и не угодить из-за этого борова под статью. Будто не слыша его, я отвернулся, перешёл на более дальнюю траншею и продолжил работу. Дома я об этом инциденте никому не рассказал, но, как вскоре оказалось, Паша была в курсе, ей поведала об этом Лиля. Вероятнее всего, знали и мои бывшие сокурсники, потому что у Лили не задержится, тем более, что и жалеть меня ей было не за что.
Когда наступил день зарплаты, мне выдали всего шесть тысяч и даже не объяснили, почему. Просто заявили: не нравится — не работай. Жаловаться некому: трудились-то без официального оформления. Я больше не пошёл гнуть спину за такие гроши, да ещё на папашу Жоржа.
Вскоре дома раздался звонок.
— Уже триместр кончается, — сказала секретарь экстерната, — а вы не были ни на одной консультации, не сдаёте зачёты и экзамены.
Со всеми своими неудачами я как-то подзабыл, что учусь на экстернате. Я кинулся в университет и смог найти только историка, который согласился принять у меня экзамен. Понятно, что я не знал ничего, да ещё начал спорить, и старик меня выгнал, правда, вежливо, посоветовав всё-таки почитать кое-какие учебники. Осталась надежда, что я стану воплощением прилежания, засяду за книги и в весеннюю сессию закрою все хвосты. Но, видно, на небесах на это дело посмотрели иначе. Жизнь опять подсунула мне такие душевные страдания, при которых я не то что взяться за учебники, но даже и вспомнить о них не мог.
Глава 7
Длинный коридор, казалось, никогда не кончится. Здесь было довольно темно, но я различил впереди фигуру Паши и шёл следом. Она один раз оглянулась, заметила меня и ускорила шаг по направлению к выходу, который едва светился и был ещё далеко. Я тоже попытался идти быстрее, но ноги словно прилипали к линолеуму, с таким трудом я отрывал их от пола.
Внезапно дорогу мне преградил человек с плакатом. Даже при очень слабом освещении я сумел прочитать то, что было написано крупными буквами: «Наш девиз — справедливость и равенство».
— Илюха, ты, что ли? — догадался я, узнав в парне представителя городской оппозиции.
Он опять хотел всучить мне этот плакат, чтобы я стоял с ним на площади во время их митинга. Но я толком не понимал, какой справедливости и от кого они добиваются, и отказался. Вообще, все эти потуги как-то изменить существующий мир казались мне совершенно бессмысленными. Теперь, повзрослев, я понимал: когда рушилась большая страна, в которой я родился, кто-то успел ухватить и присвоить лучшие куски общенародного достояния. А мы опоздали. Ну и кто виноват, что мы оказались такими нерасторопными? Нет, политика, а тем более политические игры меня не интересовали. Мне просто снова надо найти работу. Подходящую работу. И я пошёл…
Тёмный коридор всё не кончался. Паша была уже совсем далеко, у самого выхода. Я снова заспешил за ней, когда почувствовал, что под ногами что-то крутится, мешает идти. Откуда-то вдруг пролился неяркий свет, и я увидел… свой шарик! Он вертелся волчком, и «море», налитое свинцом, тяжело колыхалось в нём. «Опять что-то нехорошее предвещаешь?» — со злобой подумал я и пнул шарик ногой так, что он отлетел далеко в темноту и почему-то сильно зазвенел. Звенел… звенел…
От этого звона я проснулся. Звонил Митяй, тот самый одноклассник, который дал мне впервые попробовать сигареты и крепко «присушил» меня к ним. С тех пор, как меня отчислили со стационара университета, мы с ним изредка виделись. Сейчас он спрашивал, собираюсь ли я идти на встречу одноклассников. Я ответил, что, пожалуй, пойду. Вечером сказал об этом Паше, а она вдруг, посмотрев на меня скептически, заговорила каким-то неприятным голосом:
— И чем ты там похвастаешь? Тем, что за три с половиной года после окончания школы научился только канавы копать?
На лице её читалось плохо скрываемое презрение.
— Но я же учусь, — пытался я защитить своё реноме.
— Ты учишься? — её губы сложились в саркастическую усмешку. — Ты не взял в руки ни одного учебника. Ты целыми днями ничего не делаешь. Не устаёшь от этого?
— Не устаю! — дерзко ответил я.
— А я устала заглядывать в рот родителям и выпрашивать у них каждую копейку. Я устала ждать, когда ты начнёшь работать или вообще хоть что-нибудь делать!
— Да ищу я работу, ищу! — пытался я её успокоить, так как чувствовал, что назревает серьёзный скандал. — Или мне опять канавы копать?
— Знаешь, — вдруг очень спокойно сказала Паша, — я могла бы жить даже с землекопом, но только не с бездельником.
Она пошла надевать куртку и сапоги.
— Куда ты? — забеспокоился я.
— В магазин, у нас нет даже хлеба.
Я хотел кинуться вслед за ней, но потом подумал: она ушла без вещей, значит, вернётся. Хлеб, колбасу и сыр принесла мама, вернувшись с работы. Прошёл час, другой, а Паша всё не возвращалась. Я забеспокоился, спросил маму:
— Ты Пашу не встретила, когда домой возвращалась?
— Она разговаривала с кем-то на автобусной остановке.
— С кем?
— Не знаю. С каким-то парнишкой.
Меня переклинило. С парнишкой! Опять с этим Вадиком, Вовиком, Вячиком, или как там его зовут, её однокурсника, любителя разгадывать с ней сложные формулы? Я лихорадочно бегал по комнате, мигом забыв, где лежат или висят мои вещи. Опять стал разыскивать часы и наткнулся на свой шарик. От люстры в три рожка на него падал неровный свет, и мне показалось, что тёмную густоту «моря» внезапно пронзили три яркие молнии. Что за чушь? Я передвинул сувенир так, чтобы на него попадало меньше света. Но «молнии» снова пронзили «море», ставшее совсем чёрным. Я зло двинул шарик в сторону, и он заскочил за керамическую вазу, из-за которой вылетели мои часы.
Одевшись, я выскочил на улицу. Куда идти? Андрюха уехал домой в свой городок — у них каникулы. Значит, к Митяю. С ним я чувствовал себя очень легко. Митяй никуда и не поступал, сразу поставив крест на высшем образовании. Он любил выпить и зарабатывал на это вполне традиционно: где что погрузить или разгрузить.
Митяй жил неподалёку и оказался дома. По моему лицу угадал, что я нуждаюсь в утешении, поэтому налил почти полный стакан водки. Я выпил залпом, но не сразу отрубился. Постепенно мы вдвоём опустошили ещё полторы бутылки.
