Татьяна Лунина - Когда забудешь, позвони
— Степан Егорович! — окликнул академика Филимонов. — Милости прошу, проходите!
И директор, придерживая почетного гостя под локоток, увлек его в банкетный зал, где в ожидании томилась длинная буква «П», уставленная выпивкой и закусками. По вертикалям рассаживались весело, шумно и демократично — все свои, чинов не признают. Главный чин — серое вещество, способное выдавать интересные идеи. Горизонталь была солиднее: ее украшали приглашенный академик, институтская верхушка и какие-то холеные типы, скорее всего, цековские. Туда же порывались усадить и Бориса, но он категорически отказался, сославшись, что ему удобнее с краю. Ели вкусно, пили смачно — за науку, за прогресс, за творческий поиск в биоэнергетике, за светлую голову Бориса Андреевича Глебова. Расслабились, разбились на группки, потянулись в большой зал растрястись под музыку. Он танцевать отказался, пришлось Сереге отдуваться за двоих.
— Все, Ал, честно, не могу. Устал, — взмолился Сергей. — Потанцуйте с другими, а? Борька, отпустим наших дам на волю? Не побоимся конкурентов?
— Глебов, — жена капризно надула губки, — ты на меня совсем не обращаешь внимания. Сережа с Галей танцует, а ты со мной — нет.
— Я на работе. Это — продолжение моего рабочего дня. Вот закатимся куда-нибудь вдвоем, и я весь буду в твоей власти.
— Хорошо, — вздохнула Алла, — так и быть, поверю. Но обещай: в субботу ты меня ведешь в «Пекин».
— В субботу работаю.
— Ну вот! Видели? И это — мой муж!
— В воскресенье, — поспешил добавить муж.
— Поклянись!
— Век дрозофилы не видать! Алла рассмеялась.
— Страшная клятва! Галь, пойдем носики попудрим?
Молодые женщины поднялись из-за стола и направились к выходу.
— Борька, а ты знаешь, кого я недавно встретил? — спросил Сергей, задумчиво провожая взглядом два стройных силуэта.
— Не знаю.
— Василису. Твою крестницу.
— Какую крестницу? — не понял Борис.
— Ту, что вытащил с того света шесть лет назад. Помнишь, я тебе ее привозил?
В памяти всплыли умные страдающие глаза и темные волосы. Он всегда просил их скручивать в пучок, чтобы не путались в приборе. Больше ничего не помнилось. Умные глаза и темные волосы — вот и все.
— Серьезно? Телевизионщицу? Ты ведь, кажется, говорил, она потом куда-то исчезла?
— В монастырь.
— И что?
— Сейчас вернулась. Похоронила мужа. Совсем не изменилась… Даже лучше стала.
— Галка — хорошая девчонка, — заметил Борис. — И любит тебя. — Он вспомнил, как здорово тогда запал на эту Василису его друг.
— Борис Андреич, дорогой, мы с тобой еще не чокались! — К ним подошли Попов с Иванычем. — Не помешаем?
— Нет, конечно! — обрадовался Глебов. — Присаживайтесь и знакомьтесь. Это — мой друг, профессор Сергей Яблоков. А это — наш спаситель и мастер «золотые руки». Иван Иваныч знает каждый винтик в каждом приборе. Без него мы что дети малые.
— Да будет тебе! — ответил польщенный мастер, усаживаясь на освободившийся стул.
— Привет медицине! — Попов и Яблоков были давно знакомы. — Давайте, друзья, выпьем за Иваныча. Без него мы, правда, как без рук.
— Охотно! — подхватил Борис. — За вас, Иван Иванович, за ваше здоровье!
— Спасибо. — Старик с достоинством принял из рук Сергея рюмку, осушил ее одним глотком и поискал глазами, чем закусить.
— Прошу! — Сергей подал ему на вилке соленый корнишон.
— Благодарствуйте! Эх, ребята, гляжу я на вас — молодые, красивые, умные — душа поет! Я ведь тоже был таким. Диссертаций, правда, не писал, но обо мне писали, было дело.
— Серьезно, Иваныч? Расскажите! — попросил Борис.
— Было это в пятьдесят пятом, я только «капитана» получил, почти четыреста метров с нераскрытым парашютом летел. Заметка называлась: «Воздушное счастье». Дурацкое название, — фыркнул Иваныч.
— Сколько?! — вытаращились на старика «ребята».
— Четыреста, даже с гаком. Парашют, мать его за ногу, не раскрылся! Я туда, сюда — заклинило кольцо, хоть ты плачь. Ну, все, думаю, конец. А помирать-то неохота, тридцатник только разменял. Что делать? Богу молиться — веры нет, да и молитв не знаю, отучен советской властью. Глаза закрыл, вспомнил вдруг бабкино «на все воля Божья» и — упал.
— Куда?! — обалдели слушатели. ¦
— В стог сена, — рассмеялся Иваныч. — Точным попаданием в центр.
— И что потом?
— Отделался компрессионным переломом. Провалялся два месяца в больнице и снова как огурец. Но в строй, правда, не вернулся. Комиссовали.
— Вот и не верь после этого в Бога, — заметил Сергей.
— Бог-то Богом, а сметали тот стог колхознички человечьими руками, — ответил польщенный вниманием старик. — От така правда, ребятки, ускочив, як жаба в жар.
— А вот и мы! Уже не ждали? — Легкая рука ласково Шлепнула Бориса по макушке. Глаза жены сияли, на щеках горел румянец.
— Садись, Аллочка, — засуетился Иваныч, — место твое занял, прости старика.
— Сидите, бога ради!
— Нет, пойду. Я и так разбалакался, як свыння з гускою. Пошли, Семеныч?
— Ну дела! — Ошарашенный Борис смотрел им вслед. — Сталкиваешься нос к носу с человеком каждый день и даже не подозреваешь, какие чудеса были в его жизни.
— Судьба! — философски заметил Сергей.
— Разрешите?
Над Аллой склонился молодой брюнет. Высокий, подтянутый, хорошо одетый, с темными миндалевидными глазами. Лощеный хлыщ, на которого западают бабы. С холодным взглядом и хорошими манерами. Каким Макаром этого чужака сюда занесло?
— Моя жена не танцует, — холодно ответил Глебов. Миндалевидные глаза прошили шилом.
— Извините. — Ледяная улыбка тронула тонкие губы, и незнакомец неспешно удалился.
— Ты его знаешь? — спокойно спросил Аллу. — Кто это?
— Понятия не имею, котик! Один раз всего станцевала.
Бориса передернуло — опять этот идиотский «котик».
— Потанцуем?
— Конечно, милый! — обрадовалась она.
Музыка, как всегда, грохотала, но играли неплохо — плавную мелодию, под которую приятно двигаться. Где-то среди танцующих мелькнула темная голова с идеальным пробором. Остаток вечера, слегка смазанный хлыщом, прошел весело. Первый танец потянул за собой остальные, напрасно он сидел, как приклеенный к стулу. Народ полностью расслабился и выдавал тосты, что Овидий — поэмы. Колючий взгляд подзабылся.
— Серега, может, исчезнем? По-английски.
— Согласен.
— Девчонки, встаем и незаметно уходим. Довольный квартет вышел на освещенную улицу.
Поздний июньский вечер был тихим и теплым, небо расщедрилось на звезды.
— Красота! — вдохнул свежий воздух Борис. — Ал, двигайте к машине. Мы перекурим. — Он достал из кармана пиджака ключи и протянул жене. — Через пару минут подтянемся. Найдешь машину? Я ее здесь, в переулке оставил.
