Одри Дивон - По ту сторону лета
В комнате Эрмины он старательно не замечал ни разбросанных повсюду грязных шмоток, словно бурьян, прораставших отовсюду, ни переполненных пепельниц, обогащавших спертый воздух застарелой табачной вонью. Судя по всему, его не удивляли ни запертые ставни, ни полумрак, в котором тонули стены. Посреди этого беспорядка он, похоже, чувствовал себя вполне комфортно. Рассеянным жестом он взял с ночного столика фотографию под стеклом. На ней улыбалась Эрмина, стоя рядом с подружкой, похожей на нее как две капли воды. Воздержавшись от комментариев, он вернул фотографию на место и направился к кухне. Бетти в этот день взяла выходной и поехала навестить родственницу, слегшую с радикулитом. Он открыл холодильник, достал банку газировки, пошуровал еще немного и нашел упаковку сыра. Упаковочную фольгу бросил на рабочем столе. Словно собака, мелькнуло у меня, он метит углы, осваиваясь на новой территории.
Добравшись до моей спальни, он удовольствовался тем, что заглянул в приоткрытую дверь. Между тем у меня царил идеальный порядок. Возле телевизора я поставила букет лилий, застелила постель свежими простынями. В комнате пахло чистым бельем и хорошими духами. Но он не стал в нее заходить. Гораздо позже я узнала, что его остановило. Он сам признался мне: «Это комната матери». В гостиной он уселся на прежнее место, отныне застолбив его за собой. Взял мою чашку, налил себе почти совсем остывшего чаю и стал пить, прикасаясь губами к фарфору, который я несколько минут назад прижимала к собственным губам. Некоторое время он сидел молча. Нарочно держит паузу, догадалась я, чтобы подчеркнуть дикость ситуации, но обернуть ее в свою пользу.
— Почему именно я? — наконец спросил он.
— Не знаю, — пожала я плечами. — Я ничего заранее не планировала.
— Ну ладно, о’кей.
— Ты согласен?
— Да. Но с тремя условиями. Вы не задаете мне никаких личных вопросов, не разыскиваете меня в дневные часы и платите мне полторы тысячи евро в месяц. Оставшуюся часть суммы — в конце года, как договорились.
— Меня это устраивает.
— Я приду завтра, с вещами. Возьму только самое необходимое.
Последняя реплика меня позабавила. «Только самое необходимое». Он уже отгораживался барьером, давая мне понять, что не собирается переезжать ко мне по-настоящему. «Держи». Я протянула ему ключ, и Арно сунул его в карман. «И последнее, — добавила я. Он настороженно обернулся ко мне, уверенный, что я приготовила ему ловушку. — Я не знаю твоего имени, и, если ты не возражаешь, буду называть тебя Арно».
Он пожал плечами: дескать, ему все равно, и испарился: секунду спустя его и след простыл.
7
Она просунула голову в приоткрытую дверь — губы поджаты, глаза пылают праведным гневом. Не лицо, а пародия на венецианскую маску, подумала я. «Мадам, подите сюда!» — вполголоса позвала она. Я спокойно отложила книгу, которую читала. «Скорее, скорее!» — торопила меня Бетти. Призрак увидела, что ли? Я прошествовала за ней на кухню, где она кивком головы указала мне на мужчину, невозмутимо изучавшего содержимое посудного шкафа. Арно достал стакан и налил себе соку. Я никого не предупредила о его приходе и понимала, что Бетти раздирают сомнения: то ли это приятель дочери, то ли крайне невозмутимый грабитель, не считающий нужным ни спасаться бегством, ни угрожать оружием. Он повернулся к нам и легонько махнул рукой: «Привет, Эжени. Вот, притащил». Возле его ног стояли желто-фиолетовая синтетическая сумка и чехол, в котором, судя по всему, хранилась гитара. Бетти перевела на меня растерянный взгляд. Она не привыкла к подобным сюрпризам. Я поймала себя на том, что едва сдерживаю рвущийся наружу смех, и решила, что это добрый знак.
Я не стала спрашивать Арно, в котором часу он придет, чтобы не мучиться ожиданием, но, разумеется, весь день сидела как на иголках. Сделала прическу, накрасилась. Два часа размышляла, что надеть, и в итоге натянула расхожие черные брюки. Без конца прислушивалась к шуму на лестнице, пытаясь сквозь толстые стены уловить гудение лифта. Всякий раз, когда включался его тяжелый механизм, у меня начинало колотиться сердце. Я проглотила половину детектива, не поняв в нем ни строчки. На что будет похож наш первый вечер — вот и все, о чем я могла думать.
Естественно, мой Арсен Люпен поднялся пешком. И сейчас как ни в чем не бывало стоял посреди кухни. До чего же он все-таки хорош! Скульптурно вылепленные скулы, подчеркивающие худощавость щек, глаза под неправдоподобно длинными ресницами, каждый взмах которых напоминает трепетание крыльев насекомого, испуганного слишком ярким светом. На шее у него висели наушники, и до меня доносились приглушенные звуки рок-музыки, понапрасну расточаемые в пространство. Он был не просто молод — он нес в себе эпоху. Улыбался как современный человек. Ходил, смеялся, дышал как современный человек. Даже волосы приглаживал жестом современного человека. Должна признаться, ощущение его неуместности на моей кухне грело мне сердце.
Я успокоила Бетти, ввиду отсутствия паники с моей стороны окончательно утратившую присутствие духа. Сказала, что сегодня она может уйти на час раньше обычного, укрепив ее в убеждении, что происходит нечто ужасное. Арно, не задав ни единого вопроса, перенес свои вещи в мою спальню и поставил возле моей кровати.
— Скоро должна вернуться моя дочь, — сообщила я ему.
— Она привыкла, что у вас ночуют мужики?
— Разумеется, нет!
Я от души рассмеялась. Вот, значит, за кого он меня принял — за одну из тех дамочек, что покупают себе общество молодых мужчин. Решил, что я тертый калач, а моя показная робость — не более чем трюк, необходимый, чтобы не спугнуть добычу У-тю-тю, иди сюда, мой сладенький… Наверное, следовало с самого начала рассказать ему о себе всю правду. Я ведь не собиралась его пугать, вовсе нет. Напротив, мне хотелось, чтобы он узнал меня такой, какая я есть. Но излагать свое резюме — непростая задача, особенно для того, кто не привык распространяться о себе. Я даже пожалела, что у меня нет под руками краткой автобиографии, не то дала бы ему почитать. Мне нужны были ясные и точные слова, чтобы он понял, с кем имеет дело, но они никак не находились.
Тогда я придумала кое-что другое. Усадила его в гостиной, подтащила к открытому шкафу стремянку и достала с верхней полки картонную коробку с сотней старых фотографий.
За всю свою жизнь я сумела заполнить всего один фотоальбом. Это занятие всегда нагоняло на меня такую скуку, что я предпочитала просто складывать снимки — без всякой системы — в большие обувные коробки. Сосуществование бок о бок всех этих разрозненных эпизодов казалось мне более романтичным. Так было гораздо симпатичней, нежели располагать их в хронологическом порядке, невольно вымарывая из памяти самые занятные моменты, потому что, когда они наступают, никто не держит в руках фотоаппарат, чтобы их обессмертить. Я порылась в груде снимков и нашла свою детскую фотографию. Черно-белую, естественно. Когда я ее вынимала, меня охватило ощущение, что я представляю собой иллюстрацию к книжке по истории.
