Аннетт БРОДЕРИК - КАНИКУЛЫ В АРИЗОНЕ
Она ответила с улыбкой:
– Гораздо лучше, спасибо. Ты не знаешь, где мои шпильки? Не могу найти ни одной.
– Наверное, все рассыпались по пути от самолета сюда. Но они тебе и не нужны. Она взглянула на него с беспокойством.
– Как это не нужны? Мне же волосы в глаза лезут!
– Их можно заплести в косу. Пейдж с минуту смотрела на него во все глаза, потом улыбнулась.
– А ведь и правда! Как это я не догадалась?
Он взял ее волосы обеими руками, приглаживая, усмиряя блестящие волны.
– Давай я заплету, если ты не против.
Она кивнула и смирно стояла, пока он не заплел ей одну длинную, до пояса, косу, перехватив на конце обрывком бечевки.
– Красивые у тебя волосы, – сказал он севшим голосом, отступая на шаг.
Она повернулась, чтобы поблагодарить, но встретила его глаза и онемела. Хок медленно склонился к ее губам.
Первое прикосновение было мягким и нерешительным и отозвалось в Пейдж теплой волной, пробежавшей по всему телу. Его руки сплелись вокруг нее, точно самостоятельные существа, знающие свое истинное место. В глубине ее груди что-то всколыхнулось – легкий вихрь ощущений, совершенно ей незнакомых.
Поцелуй набирал силу, пронзительный, ищущий, и у Пейдж земля ушла из-под ног, она невольно повисла на шее у Хока, поддаваясь желанию чувствовать его губы на своих, откликаться на игру его мускулов. Может, ее разум, ее память и вычеркнули его, но тело помнило и отзывалось с ликованием.
Он целовал ее лицо истово и нежно, как будто вспоминая губами глаза, рельеф щек, чуткость шеи. Потом, словно соскучившись, опять вернулся к ее губам.
В поцелуе Хок чуть ослабил объятия. Его руки, сначала легко погладив изгиб ее спины, обласкали плечи, талию и постепенно снова так крепко обвились вокруг Пейдж, что она ощутила себя его частью. Нетрудно было догадаться, чего он ждет от нее, чего имеет право ждать, и у нее на секунду замерло сердце.
Нет! Не сейчас! Я не знаю его. Не знаю или не помню. Слишком поспешно. Я не готова!
Она оторвалась от его губ и зарылась лицом в теплую шею.
– Хок, прошу тебя! Нам надо поговорить. Ее задыхающийся голос вернул его на землю. Сам потрясенный, он разжал руки и отступил назад.
– Прости. – Это был не голос, а хриплый шепот.
У нее потемнели глаза.
– Это не твоя вина, Хок, а моя. Мне очень жаль, что наше путешествие дало такой крен.
Она тоже отступила назад и, видя его сконфуженное лицо, решила разрядить ситуацию шуткой.
– В самом деле, кошмар: поехать в отпуск и обнаружить, что собственная жена тебя не узнает.
– Не надо, Пейдж.
– Это пройдет, я уверена. Но пока, знаешь, я как-то стесняюсь тебя. Я просто не готова к тому, чтобы…
– Не надо ничего объяснять, Пейдж. Это меня вдруг понесло. Ты ни в чем не виновата.
Его глаза так блестели, что она не удержалась – погладила его по щеке.
– Давай лучше сделаем вид, что мы только что познакомились, и начнем все заново.
У него защемило сердце от ее тоскующего, беспомощного вида. Что ж, предложение стоящее. Надо же чем-то занять себя, пока они торчат тут и ему нельзя ее трогать. Так легче с собой справиться. А он должен справиться.
– Неплохая идея, – одобрил он с улыбкой. – Почему бы нам не собрать что-нибудь на ужин, и ты расскажешь мне свою жизнь, а я тебе – свою. – Он помолчал. – Что помнишь.
Она смущенно улыбнулась.
– Знаешь, как странно: я помню, кто я и что я, а тебя не помню, и как мы здесь оказались – тоже.
Хок порылся в своих запасах, выбрал банку, вскрыл, выложил содержимое в котелок и повесил над костром. Пейдж заняла наблюдательную позицию на большом валуне, понимая, что ей тоже надо учиться жить в полевых условиях.
Поскольку он молчал, она заговорила первая:
– Я все-таки не понимаю, как мы здесь оказались. Это мне приснилось или ты правда упомянул что-то про самолет?
Он оторвался от приготовления ужина.
– Да, мы летели на самолете, и я вынужден был сделать посадку из-за грозы. – Он бросил взгляд в сторону. – Его отсюда не видно. Я свожу тебя завтра к нему, если захочешь. Может, это тебе что-нибудь напомнит.
– А куда мы летели? Черт! Так и знал, что она спросит. Наступило молчание. Наконец Хок поднял на нее глаза.
– Мы планировали отдохнуть от цивилизации, но не то чтобы именно тут. Она засмеялась.
– Что не тут, это я поняла. Итак, мы летели на самолете. Это твое хобби?
– Нет. Я этим кормлюсь.
– А!.. Знаешь, мне трудно думать о тебе как о муже.
В смущении она уставилась было на огонь, но скоро пересилила себя.
– Мы давно женаты?
Хок помотал головой, но не оторвал глаз от варева в котелке, которое он помешивал.
– Я так и думала. Иначе я не могла бы тебя так начисто забыть.
Она понаблюдала, как он, такой огромный, ловко управляется с котелком, и сокрушенно добавила:
– Придется взять обратно свои слова, ведь я зареклась выходить замуж.
Он вскинул на нее недоуменные глаза. Под его пристальным взглядом она почувствовала, как ее лицо и шея заливаются краской. В самом деле, сказать такое мужу? Конечно, надо было объясниться.
– Видишь ли, моя мать была очень несчастна в замужестве. Отец крайне редко бывал с ней. Она никогда не могла рассчитывать, что он придет домой к обеду или к ужину. В конце концов она зажила своей жизнью, перестала от него зависеть. Они любили друг друга, это бесспорно, но жизнь врача, который посвятил себя работе, исключает нормальную семейную жизнь. – Пейдж помолчала, глядя на Хока испытующе. – Я должна была тебе все это сказать, когда ты в первый раз сделал мне предложение. Неужели не сказала?
Она сидела, как девчонка, верхом на валуне, с косой, перекинутой на грудь. Он медленно поднялся и подошел. Их глаза были на одном уровне, он качнулся и чмокнул ее в нос.
– Представь, мы никогда не обсуждали, почему ты все еще была одна, когда мы познакомились.
У Пейдж перехватило дыхание – кажется, без этого не обходилось, стоило Хоку оказаться поблизости.
– Значит, я поступила чудовищно нечестно по отношению к тебе.
Глядя в глаза стоящему перед ней человеку, Пейдж вдруг поняла, почему она «поступила нечестно». Просто не хотела его разочаровывать. На том стихийном, изначальном уровне, на каком они общались, она знала его всегда и была частью его жизни.
Поняла она и то, что снова ждет его поцелуя. Затаив дух, ждет его рук, его сильного тела. Чувства заклинали разум: она должна была очень любить этого человека, раз вышла за него. Зачем же бороться с собой?
Хок положил руки ей на талию. Его губы были в нескольких дюймах от ее губ.
– Ну, ты созрела для ужина? – ласково спросил он.
Пейдж покоробило от такой прозы.
При иных обстоятельствах Хок сгладил бы все в два счета, но он видел, как действует на нее, и это ему не помогало – только еще труднее было держать себя в руках. Кому-то из них следовало контролировать ситуацию. И уж конечно, не Пейдж – ей бы справиться с собственной болезнью. Хок не мог взваливать на нее ответственность за неразбериху в их отношениях. Он просто старался держать ситуацию в границах разумного.