Мейси Эйтс - Скованы страстью
− Ваши вещи? − вмешался в разговор один из встречающих.
− У меня ничего нет. Так же как и у нее. И потрудитесь немедленно это исправить. Я хочу, чтобы она еще до заката получила новый гардероб. Вам ясно?
− Да, шейх.
Отлично. Теперь все решат, что она первая представительница нового гарема. Ну или, во всяком случае, любовница шейха. Но пока что с этим ничего не поделаешь, и ей придется мириться с подобным отношением. В конце концов, правление Зафара наверняка будет разительно отличаться от правления его дяди, а значит, с облегчением смогут вздохнуть не только подданные Альсабы, но и народ Тарика. Однажды Тарик позвал ее к себе поздним вечером и долго делился своими тревогами и рассказывал о хрупком равновесии, замершем на грани войны. И Анна по достоинству оценила его заботу и откровенность.
И частично именно за это она его и полюбила, а потом приняла его предложение. Разумеется, во всем этом огромную роль играл отец, но она ни за что не согласилась бы выйти замуж, если бы искренне не привязалась к Тарику.
Привязалась.
Да что это с ней? Почему она так странно думает? Не просто привязалась, а полюбила. В их отношениях не было кипящей страсти, но лишь из-за старомодности Тарика, все ухаживания которого тоже были весьма старомодны. И почтительны.
А еще он был очень красив. Гладкая смуглая кожа, угольно-черные глаза в обрамлении густых ресниц, четко очерченные брови…
Она еще раз взглянула на Зафара, и образ Тарика разом вылетел у нее из головы.
Острые хищные черты, темная борода, скрывавшая нижнюю часть лица, обсидиановые глаза, с запрятанным в них огнем, и губы… Эти губы ее завораживали, мешая сосредоточиться на всем остальном.
Время, солнце и ветер оставили на его коже столько отметин, что его при всем желании нельзя было назвать гладким и прилизанным. И в нем не было ничего утонченного и изысканного, одна лишь дикая грубая сила, словно когда-то давным-давно он появился на свет из цельного камня.
И его вряд ли можно было назвать красивым. Для такого мужчины это слово было слишком пресным и безликим.
− Пойдем внутрь? Я отсутствовал целых пятнадцать лет, но тем не менее это мой дворец. Я здесь родился и вырос.
Что ж, значит, он появился в этом мире тем же путем, что и прочие смертные, и с красивой теорией о человеке из цельного куска гранита придется расстаться.
− Наверное, приятно вернуться в отчий дом? − Анна пристально за ним наблюдала и лишь поэтому сумела уловить пробежавшую по лицу тень. Иначе бы она решила, что он сейчас вообще ничего не чувствует. − Или странно? Или грустно?
− Я должен был вернуться, и я вернулся. Вот и все.
− Но должен же ты что-то сейчас чувствовать!
− Я вообще мало что чувствую, мисс Кристенсен. − Он впервые обратился к ней, используя хоть какую-то часть ее имени. − И не думаю, что мне стоит менять эту привычку. Мне целой страной теперь править нужно.
− Но ты же… ты же человек, − выдохнула Анна, но почему-то эти слова больше походили на вопрос, чем на утверждение. − Значит, я уверена, хоть что-то ты да чувствуешь.
− Цель. С той секунды, что меня изгнали, лишь четкое осознание лежащей на мне задачи заставляло каждое утро открывать глаза. Я нужен моему народу, и по праву рождения обязан им править и заботиться о нем так, как он этого заслуживает, а не так, как было при моем дяде. Полжизни цель неустанно влекла меня вперед, заставляя преодолевать все препятствия, и именно она привела меня сюда. Чувства лишь ослабляют, отвлекают и обманывают человека. В отличие от ясной цели.
От этих жестких слов так и веяло холодом, но, по сути, они не так уж сильно отличались от того, что она сама себе всю жизнь твердила. Главное, всегда и во всем поступать правильно. А вот когда люди забывают о должном и начинают заботиться лишь о себе, тогда все и начинает разваливаться.
Она успела убедиться в этом на примере собственной семьи и поклялась, что никогда не пойдет по стопам матери и всегда будет выше мелочного эгоизма, все и всегда делая ради других и лишь потом думая о себе самой. Что будет не разрушать, а заботиться, и вместо обузы всегда и для всех будет настоящим благословением.
Но теперь, стоя перед дворцом и слушая Зафара, она вдруг осознала, что все эти слова… неправильны. Во всяком случае, сама Анна хотя бы признавала чувства. Она отлично понимала, что в мире есть вещи и поважнее пьянящего скоротечного и всегда эгоистичного счастья. Но пока чувства не ставятся превыше всего, в них нет ничего плохого.
− Знаешь, что еще не обманывает? Мои мышцы. Я так одеревенела, что едва могу пошевелиться.
− Тогда тебе нужна горячая ванна. Я прослежу, чтобы тебя обеспечили всем необходимым.
− С-спасибо.
− Мне кажется или я слышу в твоем голосе удивление?
− Ты обращаешься со мной значительно лучше, чем мои последние похитители.
− Спаситель, Анналиса. Думаю, ты хотела назвать меня именно так.
Посмотрев прямо в чернильно-черные глаза цвета ночного неба, Анна почувствовала, как внутри ее нарастает какое-то пугающе непонятное чувство, на грани всего дозволенного.
− Нет, что-то я в этом сомневаюсь.
− Пойдем, − сказал он, направляясь к дворцу, и, не дожидаясь, пока перед ним распахнут массивные створчатые двери, уперся в них обеими ладонями, со скрипом проворачивая редкое в этих краях дерево по каменным плитам пола.
А потом на несколько мгновений замер, сам не зная, чего ждет. Призраков былого? Вряд ли. Видимых призраков здесь никогда не было, но эти коридоры хранили столько ужасных тайн о кровавых событиях, что Зафар едва ли не чувствовал их всем своим существом. А если бы он повнимательней прислушался, наверняка сумел бы различить материнский плач и крики отца.
Вот только стальной привкус холодному тяжелому воздуху придавали, скорее всего, не далекие воспоминания, а толстые каменные стены.
Зафар уже много лет жил исключительно в шатрах и палатках, да и вообще уже больше года не бывал в настоящих зданиях, и теперь окружающие стены казались ему слишком массивными и толстыми, давя своей тяжестью и мешая дышать.
Ему сразу же захотелось развернуться и убежать, но за спиной была Анна. Он чувствовал себя диким животным, загнанным в клетку, но он просто не имел права выказывать слабость. Да и не мог.
Вместо этого он глубоко вздохнул и сделал еще один шаг в темные недра дворца, повидавшего на своем веку тысячи смертей и пропитавшегося отчаянием. Сделал еще один шаг в прошлое. Он не был к этому готов, но у него просто не было выбора.
− Зафар?
Маленькая ладонь легла ему на плечо, и он сразу же резко отстранился.
− Пойдем устроим тебе ванну, − выдохнул он напряженным ледяным голосом.
Собрав волю в кулак и сжав зубы, Зафар сделал следующий шаг. Это его судьба, его предназначение. У него нет выбора.