Марина Полетика - Островок счастья
– Пашенька, ты опять на целый месяц уезжаешь? Как, ты говоришь, этот город…
– Надеждинск. Триста сорок километров от Екатеринбурга, – уписывая пельмень, невнятно пояснил Павел. И зачем-то добавил: – К северу.
– Господи… – расстроилась мать, прожившая всю жизнь в Петербурге и даже Москву искренне считавшая провинцией. – Такая дыра! Там же холодно! И как там люди живут?
– Ну почему дыра, мама? – рассмеялся Павел. – Большой город, сто тысяч населения. Градообразующее предприятие – наш металлургический завод. Само собой разумеется, школы, больницы, магазины – все, как положено. Даже свой театр есть, представляешь?
– Ну да, – поджав губы, кивнула мать. – Хоть в театр сходишь. Я тебя в БДТ звала – не пошел! Так и будешь там весь месяц безвылазно сидеть?
– Так и буду, – вздохнул Павел и решился: – Только не месяц, мама, а больше.
– Больше?! – ужаснулась мать. – Куда ж больше-то? Совсем дома не бываешь, вся жизнь в командировках, ни отдохнуть, ни пожить, как нормальный человек. Семью бедному мальчику завести некогда! Я вот позвоню Павлу, поговорю с ним. Ты же не можешь один все тащить, неужели он не понимает?! Своих небось не гоняет по медвежьим углам, а тебя не жаль?
Мама вырулила на любимую тему номер три – как ее родной брат, Павел Владимирович, нещадно эксплуатирует племянника, заставляя того мотаться по городам и весям, где работают подразделения его огромного металлургического холдинга – и монолог двинулся было по накатанной колее. Но на этот раз Павел маму остановил: разговор грозил затянуться, а за ним вот-вот должна была прийти машина, чтобы отвезти в аэропорт. Уехать по-тихому не получилось: мама и в самом деле могла позвонить брату, тогда все попали бы в идиотское положение.
– Я не знаю, насколько я еду, мама. Честное слово. Это немного другое, чем всегда. В общем, я не хотел тебе говорить, чтобы ты не волновалась.
– Что это вы там еще придумали? – настороженно уточнила Нина Владимировна, немедленно начавшая волноваться.
– Видишь ли, мама… На этот завод я теперь еду не как представитель руководства холдинга и не затем, чтобы внедрять новый проект. То есть и за этим тоже, но…
– Да что ты тянешь, говори конкретно! – возмутилась мать.
– Это теперь мой завод, мама. Павел Владимирович мне его подарил, можно так сказать.
– Как это подарил? – не поняла мать. – Это же не игрушка. А ты говоришь «подарил»? Что за глупости! Ты-то здесь при чем?
Павел вздохнул. Его замечательная мама, прошедшая светлый путь от октябрятской звездочки и пионерской дружины до первичной комсомольской организации, конечно, вполне отдавала себе отчет, что в стране, на ее памяти сменившей историю, строй и даже название, имела место быть приватизация. И даже постепенно привыкла к мысли, что ее старший брат, в начале девяностых бывший директором металлургического завода в Карелии, за прошедшие годы стал одним из самых богатых людей в этой стране с новым названием. Теперь Павел являлся владельцем гигантского холдинга с ежемесячным оборотом в три миллиарда, в который входили горно-обогатительные комбинаты, шесть металлургических заводов, три машиностроительных и два – по обработке цветных металлов. А в последние годы компания «Северметалл» начала активно теснить конкурентов еще и на чужом поле – строительный бизнес, телекоммуникации, страхование… Павел Мордвинов-старший, как сказочный царь Мидас, легко превращал в золото все, к чему прикасался. Конечно, Нина Владимировна гордилась братом и тем, что ее сын стал правой рукой дяди, тем, что именно Павлу, а не кому-то еще в последние годы он доверял любую, самую сложную, работу – поэтому-то Павел и колесил по всей стране от Владикавказа до Урала и Башкирии.
Но признавать факт, что огромный завод мог быть подарен, как любая другая вещь, она отказывалась. Да еще ее сыну! Ее Пашка – владелец завода, на котором работают сотни людей? Не дядин помощник, не наемный работник, добросовестно и профессионально выполняющий распоряжения хозяина, а сам хозяин?!
– Паша… да что же это… Да как же… – бормотала мать, не в силах собраться с мыслями. – Зачем же тебе эта обуза? Ты же такой молодой еще, а там люди… там же люди… целый город! Ты же сам сказал: градообразующее предприятие. И потом… он же стоит… Господи, зачем? Тебе что, так мало забот? Или денег тебе мало? Тебя там убьют, сыночка, их вон всех убивают! Не езди туда, бога ради, хотя бы раз в жизни послушай мать…
Мать едва не плакала. Павлу стало ее ужасно жаль. Он отлично понимал, что она хотела сказать. Новые жизненные реалии укладывались в маминой голове неохотно, но зато она отлично помнила те самые девяностые, когда те, кто позубастее, как бультерьеры, рвали друг у друга собственность, не останавливаясь ни перед чем, а обыватели боялись нарваться на пулю, отправляясь среди бела дня во двор выносить мусор. Эх, зря он проболтался! Пусть мама думала бы, что это обычная командировка. Но раз уж начал – надо объяснять до конца.
– Мамочка, хорошая моя, сейчас никого не убивают, прошли уже те времена. И уже давно никто ни у кого ничего не отбирает. Ну разве что через суд… относительно законным образом. Но это совсем другое дело. Павел Владимирович, наоборот, теперь думает о том, кому всю эту махину передать. Ты ведь сама знаешь, здоровье у него уже не очень.
– Вот пусть своим и передает! У него сын и две дочери. Что ж он от собственных детей отрывает и тебе дарит? Пусть забирают и сами со своими заводами разбираются! И со своими миллионами! – рассердилась мать. – Они на папочкины деньги живут и в ус не дуют, а ты должен…
Нина Владимировна замолчала, подбирая подходящее слово, а Павел неожиданно рассмеялся:
– Мама, ты у меня просто гений! Я не знал, как тебе объяснить, а ты сама суть дела в двух словах сформулировала. В самую точку!
– Что я смешного сказала? – не поняла мать.
Ответить помешал Павлу телефон. Звонил шофер: машина ждет внизу.
– Ты же сама знаешь, – заторопился Павел. – Дядя все это столько лет собирал, как говорится, потом и кровью… ну, то есть я хотел сказать…
Он сбился и замолчал, потому что оба они всегда понимали: скупить несколько десятков заводов по всей стране – не картину крестиком вышить, и эту тему они все годы обходили.
– Я поняла, – кивнула мать. – Дальше.
– Теперь это гигантская империя. Часть экономики страны! А кому передать? Илоне? Майке? Или Леньке? Илона с мужем уже сколько лет живут в своей Ницце и представления не имеют, откуда денежки берутся: у него галерея, она отдыхает… от жизни. Майка – хороший врач, но это ей не по силам. А у Ленечки одни мотоциклы на уме. Я его видел недавно: взрослый мужик, здоровый, за сто кило весом, а одет, как пацан – черная кожа, бандана, цепи. Ему в этой жизни, кроме его «Харлея», ничего не надо, а уж тем более – папиных металлургических заводов. Что ж, это все просто бросить? Чтоб по кускам растащили? А кто тогда их всех кормить будет, вместе с внуками? Вот Павел Владимирович и решил: он постепенно передает мне все активы, начиная с завода в Надеждинске, а на своих детей записывает привилегированные акции. Как бы тебе объяснить… Ну, в общем, в управлении делами холдинга владельцы таких акций принимать участие не могут, но зато им полагается обязательная доля прибыли. Он же знает, что мне можно доверять и что дело я не запорю. Понимаешь, у меня выбора нет. Не могу я все это бросить. Я ведь не просто наемный директор, я член семьи, ты же сама мне всегда говорила – и что у тебя, кроме дяди Паши, родных нет, что они мне – сестры и брат. Даже не в том дело, что это миллиарды. Я об этом стараюсь не думать пока. А в том, что… Вот, смотри, что он мне подарил.
