Марина Полетика - Верю – не верю
Вера, Арина, Маша и тетя Лина выпили шампанского, Борис Георгиевич, разочарованно вздохнув, – рюмку принесенной сестрой вишневой наливки. Вадим ограничился соком. И вечер пошел по накатанной колее, как бывает, когда собираются люди, давно знающие друг друга и относящиеся друг к другу с искренней симпатией. Но все же присутствие нового человека меняло ситуацию, и первой не выдержала Маша. Улучив момент, когда Лина Георгиевна целиком завладела вниманием Вадима, рассказывая ему о новинках в области гепатопротекторов, то есть лекарств, восстанавливающих печень, она утащила Веру в кухню и спросила:
– Вера, а как вы познакомились? Я очень люблю всякие истории про знакомства, ты же знаешь!
– Мы на улице встретились. Случайно. Арина права, мы вместе учились, только Вадим – старше на четыре года, так что он меня не помнил, старшекурсникам не полагается обращать внимание на новеньких. А я его помню, конечно. И еще его мама у меня сольфеджио преподавала в музыкальной школе.
– Антонина Ивановна? – припомнила Арина, курившая возле вытяжки. – Нет, у нас она не вела. Надо же, как тесен мир. Хотя у нас, у музыкантов, не мир, а мирок. Курятник. Все друг друга знают. Вот мы с Верой дружим с первого класса, с тобой – с первого курса консерватории. У нас и времени никогда не было познакомиться с кем-то не из нашего круга. Тем более удивительно, что вы с Вадимом раньше не пересеклись.
– Он в Москве жил. И по контракту работал за границей! – похвасталась Вера. – В Италии, в Швейцарии, в Австрии…
– А теперь что? – еще больше удивилась Арина. – Будет тут сидеть? Зачем он сюда-то приехал?
– Мама у него тут, – понизив голос, пояснила Вера. – В общем, сложно все. Я потом расскажу.
– А где он работает? В консерватории?
– Он теперь занимается наукой. Новое направление – музыкотерапия. Очень перспективное. Арин, давай потом, ладно? Я пойду его от тети Лины спасать.
Вера выскочила из кухни. Арина задумчиво смотрела ей вслед.
– Слушай, Маша, тебе не кажется странным, что он вдруг из своих Италий сюда вернулся?
– Нет, не кажется.
– Наверное, тут проще наукой заниматься, чем в Москве. А может, он специально приехал, чтобы с нашей Верой встретиться. Видимо, у них любовь. А любовь – не картошка, не бросишь в окошко, она всех собою мани-ит…
– Странный он какой-то, – не поддержала дурашливую интонацию Арина. – Из Швейцарии да в нашу деревню. Цветы в горшке. Краснеет, как мальчик, чуть ли не заикается. И не пьет. Не наш человек.
– А мне он понравился, – заявила Маша. – Очень милый. Не всем же быть такими мачо, каких ты любишь. И Вере он очень подходит. Я за нее ужасно рада. Брось, Аришка, ты в любовь не веришь, а я верю! Кстати, слушай, ты не читала книжку новую, «Евстафий» называется? Про композитора… тьфу, фамилия из головы вылетела! Короче, из восемнадцатого века.
– Нет. Мне твоя музыка на работе надоела, чтобы еще дома про нее читать, – засмеялась Арина. – Лучше детективчик.
– Ну и правильно. Просто я читаю и думаю – что это все мне напоминает? А потом сообразила. Он знаешь, как пишет? «Евстафеюшка», «под белы рученьки»… Короче, «рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку, понюхал старик Ромуальдыч свою портянку…» Нет, лучше Ильфа и Петрова никто не написал. Представляешь, молодые авторы, первая книга – и навсегда в историю литературы.
– Ты, Машуня, все про литературу? – улыбнулась Вера, входя в кухню. – Я тебе завидую. У меня на чтение времени совсем не остается, может, на пенсию выйду, тогда уж. Девочки, вы идите в комнату, там Лина собирается в карты играть, а я тут поставлю пирог в духовку греться. Она мне велела непременно в духовку, говорит, не доверяю я этим микроволновкам вашим, невкусное после них все.
Игра в карты тоже была традицией семейных праздников в доме Максимовых. Играли в дурака и в «верю – не верю», проигравший рассказывал анекдоты. Если проигрывала Лина Георгиевна, которая анекдоты не запоминала в принципе, то она в виде исключения кукарекала. Вера поставила пирог в духовку и выглянула в гостиную – как там Вадим? Хозяин и гости азартно перепихивали друг другу карты, стараясь обмануть, избавиться от своих и всучить соседу побольше. Доходило до абсурда:
– Пять королей!
– Верю!
– Еще один!
– Не верю! – возмутился Борис Георгиевич и под общий смех огреб кучу шестерок – но с обещанным еще одним королем сверху. Засопел обиженно, как ребенок.
– Две восьмерки, – спокойно начала новый круг сидевшая рядом с ним Арина.
– Верю, – закивал Вадим и, сконфуженно улыбаясь, получил в свое распоряжение семерку и девятку.
– Никогда не верьте женщинами, Вадим, – засмеялась Маша, – особенно таким, как Арина. Она всегда нас всех обыгрывает.
– Просто надо знать психологию, – усмехнулась Арина.
Вера едва не расхохоталась, увидев, как тетя, убедившись, что на нее никто не смотрит, уронила на пол лишнюю, по ее мнению, карту, после чего триумфально объявила четыре дамы и вышла из игры победителем. Она любила играть в карты, но терпеть не могла кукарекать.
На сей раз анекдоты пришлось рассказывать Вадиму, к огромной радости Бориса Георгиевича, потому что обычно в роли проигравшего выступал он. Куда ему было тягаться в искусстве обмана с женщинами! Вера резала пирог с картошкой и грибами, с наслаждением вдыхая его аромат. Да, тетя непревзойденная мастерица, и тягаться с ней не стоит! Зря она волновалась. Все получилось замечательно. Вадим, кажется, понравился всем, а главное, папе. Сейчас они будут есть пирог, потом пить чай с тортом и непременно со свечками (сорок три – это четыре и три, значит, семь свечек всего). А затем они с Вадимом пойдут провожать девочек и тетю Лину. И будет упоительно пахнуть черемухой, а они станут гулять, как… Да она понятия не имеет как, потому что ни разу в жизни не гуляла в июне по ночам, когда пахнет черемухой. Хотя нет, однажды, после выпускного в школе, но это не считается. А вот сегодня – будет! Сорок три – не возраст, сорок три – не про нее, а про кого-то другого. Лучше поздно, чем никогда. И она никогда не была так счастлива, как сегодня!
Милицу Андреевну разбудил звонок в дверь. Всполошившись, она вскочила, уронив на пол томик Тургенева, над которым сладко задремала часа полтора назад, спросонья долго не могла понять, что к чему, и уже решила, что звонок ей послышался, как позвонили вновь. Треньканье было деликатным, как бы извиняющимся. Милица Андреевна подошла и посмотрела в «глазок»: конечно, у них на входе в подъезд была железная дверь и домофон, но все равно странным образом внутрь проходили все кому не лень. Вот и сейчас, кажется, тоже… За дверью стоял кто-то невысокий: женщина или ребенок.