Светлана Демидова - Прошу руки вашей жены

– То есть ты проявишь терпимость, если твоя жена будет принимать любовника, пока ты нежишься в моей постели?

– Я обязательно проявил бы, если бы она случайно поддалась страсти. С каждым человеком может такое случиться. Главное, чтобы не начала прыгать из постели в постель…

– А твоя уже поддавалась страсти? – с усмешкой спросила Майя.

– Я не хочу об этом разговаривать, – угрюмо отозвался Григорий.

– Хорошо, не будем, – согласилась она. – Ты только ответь: ты свою жену любишь?

Григорий тяжело опустился на постель с натянутым на одну руку рукавом рубашки и задумался.

– Так что же? Любишь жену? – подстегнула его Майя.

– Н-не знаю… – еще немного помолчав, ответил он. – Она мать моих детей.

– И сколько же их у тебя?

– Двое. Две девочки.

– А скажи, пожалуйста, Григорий, мужчины в принципе не в состоянии любить матерей своих детей? Вы все их просто терпите? Именно в качестве матерей?

– Нет же! Все не так! – сморщился он. – Все гораздо сложнее!

– Брось, Гриша! На самом деле все просто! Вы, мужчины, не в состоянии любить одну женщину. Вам непременно нужен гарем.

– Нет… то есть… не знаю… В общем… – Он усмехнулся: – Я, пожалуй, не смог бы обслуживать гарем.

– Ну а трех женщин, к примеру, потянул бы?

– И трех нет.

– А две, значит, в самый раз?

– Майя! Ты-то чего хочешь? Только что ведь сказала, что тебе все равно, есть у меня жена или нет…

– Мне действительно все равно. Я не собираюсь разрушать твою семью и канючить, чтобы ты взял меня замуж, но хочу определенности.

– Какой?

– Ну… я уже получила ответ на важный для меня вопрос. Трех женщин ты не потянешь, значит, меня все устраивает в наших отношениях.

– Хочешь сказать, что тебе не нужна любовь?

– Ты сам-то в нее веришь?

Григорий протянул к ней руку, провел пальцами по Майиной щеке и ответил:

– Иногда кажется, что… верю…

– Брось! – Майя отстранилась от его руки. – Разве можно называть любовью то, что быстро проходит? Если уж я люблю своих родителей, то это навсегда. Никогда не пройдет любовь твоей жены к детям. Допускаю существование любви, например, к родине. Еще к водке, наркотикам, пирожным… То, что происходит между мужчиной и женщиной, не стоит именовать любовью.

– А как же стоит?

– Сам знаешь, – резко ответила Майя, поднялась с постели и набросила на обнаженное тело свой изысканный пеньюар.

– Мы еще встретимся? – спросил Григорий.

– Почему бы нет?

Он обнял ее за плечи, притянул к себе и шепнул в ухо:

– Ты, конечно, решишь, что все мы, мужчины, так говорим… но я все равно скажу: мне было очень хорошо с тобой… очень… как… словом, как давно уже не было с женой…

– Знаешь, Гриша, – ответила она, отстранившись и глядя ему в глаза, – давай договоримся, что ты больше никогда при мне не упомянешь ни свою жену, ни детей! Согласен?

– Согласен, – отозвался он, и они поцеловались. Целовались долго. Руки Григория опять забрались Майе под халат. Она не противилась. Ей было интересно, насколько способен задержаться в ее объятиях чужой муж. Не падет ли он опять в ее жаркую постель? Осипчук не пал. Он еще раз огладил руками ее тело, будто запоминая все его соблазнительные выпуклости и вогнутости, тяжело вздохнул и принялся одеваться дальше.

С тех пор они встречались два-три раза в неделю, и каждый раз в одиннадцать вечера Григорий ускользал. Несмотря на то что Майя хорохорилась перед ним, ей не нравилось, что он уходил. Часто мужчины, страстно влюбившись в нее, бросали своих жен, если они у них были, хотя бы временно. Этот бросать не собирался. Лежа в пустой постели, Майя размышляла о том, чего она хочет от Григория. Неужели, чтобы развелся? Разве она хочет замуж? Нет! К замужеству она по-прежнему не тяготеет. Ей совершенно не хочется стирать Гришины носки, трусы и рубашки, у которых поразительно быстро пачкаются воротнички. Она не хочет находиться в постоянной задумчивости на предмет того, что купить на обед и ужин и как бы успеть все это сварить, если еще хочется и телевизор посмотреть, и книгу почитать, и с подругами пообщаться. Нет, замужество по-прежнему не для нее. Что касается пресловутой любви, то… Разве она любит Гришу? Она любит его тело, его руки, губы и красивые глаза. Разве ей интересно, что у него на душе? Или что он делает на службе? Разве ей интересны его друзья или, к примеру, здоровье? Нет, нет и еще раз нет! Так чего же ей еще надо? Как говорится, какого рожна? Ответов на свои вопросы Майя не находила.

Даша медленно брела по улице, несмотря на тяжесть пакетов с продуктами, которые здорово оттягивали ей плечи. Ей очень не хотелось идти домой. Она устала притворяться. С того памятного воскресенья, которое они всей семьей провели в зоопарке, Даша постоянно контролировала себя. Митя больше не должен заметить ни ее подозрительной задумчивости, ни тоски, ни излишней истеричной веселости. Она должна выглядеть спокойной, уравновешенной и улыбчивой. Она должна стать образцовой женой, потому что уходить от Мити не собирается. Да и куда уходить? Можно подумать, что у нее есть какое-нибудь убежище… К тому же Юлька… У них с Митей дочь, а потому она, Даша, обязана ее растить в полноценной семье, где есть и мать, и отец. Она не враг собственному ребенку. А себя вполне можно принести в жертву. Кому она нужна? Кому интересна ее никчемная жизнь?

– Да вы что? Куда? – Даша услышала громкий возглас. Она не успела еще ничего толком понять, как кто-то сильным движением втащил ее на тротуар с проезжей части улицы. Мимо нее плотным потоком понеслись машины. Дашины волосы отбросил от лица тугой и душный поток перегретого автомобилями воздуха. Хозяин громкого голоса уже гораздо тише спросил:

– Разве вы не видите, что загорелся красный свет?

– Что вы сказали? – спросила Даша, подняв на мужчину бессмысленный взгляд.

– Я говорю… внимательней надо быть… – Мужчина замолчал, а потом выдохнул сразу просевшим голосом: – Даша? Не может быть… Да-а-ашка…

Даша вгляделась в говорящего. Чего ему от нее надо? Как он смеет называть ее Дашкой?

– Даш! Да ты что! Не узнаешь? Неужели я так сильно изменился? – продолжал он, и Даша вдруг узнала голос. Она вгляделась в мужчину пристальней, и у нее, так же, как и у него, перехватило дыхание. Она выронила из враз обессилевшей руки пакет, схватилась ею за горло, будто этим вечным жестом можно было поправить положение, и прошептала:

– Ваня… ты?

Иван Андреевич поднял ее пакет, который от тяжести наполнявших его продуктов смешно осел на тротуар, будто собираясь отдохнуть, и сказал:

– Конечно же, я…

Их начали толкать сосредоточенные на передвижении горожане. На светофоре зажегся зеленый свет, и Даша с Иваном Андреевичем мешали их переходу через улицу. Лукьянов схватил Дашу за руку и оттащил от проезжей части к витрине огромного универсального магазина.