Он не твой. От Ада до Рая - Евсения Медведева
До сих пор не мог понять – эти обрывки прошлого несут в себе больше боли, страха или радости? Вроде и времени прошло много, но ты смотришь на это как-то иначе. Детьми были мы. Горячими, безголовыми и упорото влюбленными.
– Ладно, это мысли не на трезвую голову.
А у меня осталось последнее дело, не сделав которое, приобрету пару седых волос и дыру во лбу от родительского проклятья. Дом, в котором я вырос, находился в пригороде, и я даже не ожидал, что настолько кайфану, пролетая мимо мест, с которыми связано моё детство.
Сворачивая на свою улицу, я притормозил и на всякий случай сверил адрес с навигатором. Да нет… Не ошибся, вроде…
Вот только дом оказался намного меньше, чем тот, что замер в воспоминаниях. По высокому каменному забору тянулся густой виноградник, уже налившийся буйной зеленью в пышных листьях. Припарковался у гаража, достал из салона два букета белых роз, от которых мама просто с ума сходила, и подошел к калитке. Пальцы по памяти ткнули в стёртые кнопки кодового замка, и калитка, тихо скрипнув открылась.
Но везение моё продлилось недолго… Уже через пару секунд двор утонул в грозном лае, а на меня нёсся огромный питбуль.
– Фу, блядь! – заорал я, даже не думая сходить с места. Знал, что убегать бессмысленно, а отворачиваться – уж тем более, поэтому был только один вариант – попробовать подавить зверя морально. И это сработало… Пёс прижал задницу к каменной плитке извилистой дорожки, отчаянно тормозя.
– Рич, фу! – визг мамы донёсся с заднего двора, и через несколько секунд выбежала и сама мама, размахивая соломенной панамой в одной руке и граблями – в другой. – Денис? Денис! Отец, сын вернулся!
– Мама… – выдохнул я, вдруг так явно ощутив, как же сильно соскучился. Мы виделись несколько раз в год на нейтральной территории, потому что дома я не был с того самого вечера. Зимой вывозил её на море, а на Рождество мы часто бродили по Питеру, зябко ёжась от пронизывающего ветра.
– Сыночка, – мама выкинула орудие и бросилась ко мне, сгребая мою шею своими тонкими руками. От неё пахло клубникой и влажной землёй. – Ты вернулся?
– Что за шум? – грохнул отец, выбегая на веранду. Вид у него был забавный: майка-алкоголичка, шорты в подсолнух и бейсболка с флагом Союза. И ведь не скажешь, что этот мужчина ещё полгода назад гордо носил мантию. – Денис?
– Привет, родители, – я смеялся и кружил маму, как девчонку. – Это что за убийца?
– Это Ричард третий, – мама стирала слёзы, пританцовывала, то и дело норовя повиснуть на мне. – Боже! Проходи скорее.
– Третий? Это счёт или чин?
– Привет, сын, – отец сгрёб меня крепкими ручищами, прижал к себе, а потом отстранил, рассматривая с ног до головы. – Ты посмотри, какой стал! Хоть на обложку журнала модного ныряй. Какой ты, на хер, юрист? Ты этот… как его… метросексуал!
– Раевский! – взвизгнула мама и легонько шлёпнула отца по спине. – Что ты несёшь? И откуда понабрался этих словечек? Не слушай этого старого пердуна. Как вышел на пенсию, сам не свой: то налысо решил обриться, то татуировку захотел сделать! Не удивлюсь, если завтра с пирсингом в носу заявится.
– Пап, бей тоннели в уши, можно к ним поводок для Ричарда третьего цеплять на карабин. Практично, и руки свободны. Ну? Так и будем торчать у порога? Думаю, что уже все соседи услышали, что Дениска Раевский домой вернулся, может, в дом пойдём? Пустите? – я вручил маме один букет, и мы двинулись по тропинке на задний двор.
– Боже! Боже! – причитала бабушка Марта, медленно поднимаясь с ротанговой качалки. – Внук! Явился, а то я уж думала, что ты явишься только на мои похороны.
– Привет, Ба, – я быстро клюнул её поцелуем, отдал букет и рухнул в кресло. – А ничего не меняется, да?
Всё будто стало меньше, вот только плодовые деревья сильно разрослись, оттяпав от ровного газона львиную долю солнечного пространства. Кирпичный домик, просторная крытая веранда, увитая виноградом, диваны, расставленные вокруг стола, и гордость отца – печь, в которой по выходным мать пекла хлеб, а он экспериментировал с мясом. Именно здесь встречали все праздники, гуляли все дни рождения и выходные. Память стала набрасывать картинки шумной толпы родственников, друзей и свору детей, заглушающих гомон взрослых голосов своими криками.
– А что ты хотел увидеть? Замок? – не сдержался отец. – Разочарован?
– Нет, конечно. Это мой дом…
– Ну, наконец-то вспомнил, – крякнула бабушка и отвернулась в другую сторону. – А то я уж думала, тебе с совестью и память отшибло.
– А я со своей совестью живу в гармонии, Ба.
– Да? Тогда ты просто говнюк, забывший, что у тебя есть семья! – захрипела бабушка и затрясла деревянной тростью, долбя по перепонкам. – Ты думаешь, что вот просто так вернулся, и мы забудем, как ты убегал? Забудем, как наплевал на слово, данное отцу, как бросил мать, бьющуюся в истерике?
– Ба, я правильно понял, что скандала не избежать?
– Боже! Денис Саныч, вы так наивны, – бабушка дёрнула алыми губами и поправила идеально уложенные волосы. Она игриво катала фарфоровую чашку по мрамору столешницы, но я-то знал, что старушка моя нервничает, оттого и скалится. – Нельзя забыть о семье, а потом вернуться с жалким веником увядших роз. Думаешь, вот так просто снова стать сыном для нашей семьи?
– Для вашей семьи? А тебе юридическим языком ответить? Или родственным? Если первое, то поверь, не в твоей компетенции лишать меня статуса сына и внука. А если тебе фамилии жалко, то раньше думать надо было, ещё в роддоме, – вспыхнуть бы, да нет…
Я с удовольствием рассматривал мою вечно молодящуюся бабулю. Кстати, кажется, все вокруг знали, что если хочешь получить ворох проклятий, то просто назови её БАБУШКОЙ. У всех были эти милые добрые женщины, от которых пахло пирожками и клубничным вареньем, но только не у меня.
Марту Раевскую знал весь город – как приму балетного театра, а позже и его строгого, но справедливого руководителя. Она всегда была в центре событий, зачинщицей светских тематических вечеринок, а также предметом сплетен, зависти и дикого восхищения. Время щадило её, берегло тонкий стан, гордый профиль и чистые голубые глаза. И даже морщины ей будто шли, дарили шарм и безусловное доверие.
Марта будто поняла, о чём я думаю, и внезапно смутилась, но продолжила испепелять
