Извращённое чувство (ЛП) - Макинтайер Эмили

Я усмехаюсь, беру свой Беллини и делаю глоток, позволяя пузырькам осесть у меня на языке и смешаться со сладостью малины.

— Ну, а я надеялась, что ты перестанешь быть стервой, но не все мы можем получить то, что хотим.

Она смеется, бросая в меня салфетку через стол. Я усмехаюсь, ставя свой напиток обратно.

Мы с Рией собираемся на воскресный бранч ещё со времен учебы в колледже в Орегоне. Мы были там соседками по комнате, также как и в течение многих лет до этого, и планировали вместе учиться в колледже с тех пор, как маленькими детьми бегали по школе-интернату, куда нас определили родители.

Мы сразу же нашли общий язык, когда познакомились, мы обе происходили из богатых семей со строгими родителями и невидимыми клетками. Но в то время как мой отец дает мне всё, о чем я могу пожелать, и всё свободное внимание, которое у него есть, её отец обращается с ней как с призраком, как с чем-то, что можно спрятать и затыкать при помощи денег. Но Рия поняла, что даже плохое внимание — это всё равно внимание, и быстро стала бунтаркой, жаждя признания, которое это положение ей давало.

Поэтому, когда мы поступили в университет, она начала действовать. Она была известна как тусовщица, которая с горем пополам получила свой диплом, не без помощи многочисленных пожертвований от лица её родителей.

В результате нашего разного образа жизни, когда мы впервые почувствовали вкус свободы, воскресные бранчи стали нашей неприкосновенной обязанностью, нашими еженедельными встречами. В основном для того, чтобы я могла убедиться, что она пережила неделю после того, как не возвращалась домой в наше общежитие более одного или двух раз за семидневный период.

В Орегоне нам удавалось найти маленькие захудалые пивные — спрятанные жемчужины с антисанитарией и убийственными Кровавыми Мэри. Теперь, когда мы вернулись домой, в Нью-Йорк, нам пришлось адаптироваться. У меня было больше свободы, когда я находилась далеко, но моему отцу нравилось знать, что я в безопасности.

Он важный человек, а у важных людей много врагов.

Так что мы встречаемся здесь, в «Угощениях с Базара». Это высококлассное место, известное своими деликатесами и меню с завышенными ценами, спрятанное в шикарных холмах Бадура, штат Нью-Йорк, где мы живем.

Я никогда не обижалась на своего отца за то, что он должен делать, чтобы заботиться обо мне, но хоть раз мне хотелось бы вырваться из кокона и затеряться на улицах Нью-Йорка. Это трудно сделать, когда я завишу от водителей, предоставленных моим отцом. Я так и не научилась водить машину; в этом не было особой необходимости, и мой отец предпочитал, чтобы я была пассажиром, нежели сидела за рулем.

Может быть, в другой жизни. Или, может быть, после того, как его не станет.

Стыд охватывает меня, когда эта мысль приходит мне в голову, тошнота подкидывает мой желудок, как корабль во время шторма, пока маслянистые хлопья круассана не подступают к горлу.

Как я могла о таком подумать?

Гнев из-за его просьбы не повод для эгоистичных мыслей. Злых мыслей. Но мне трудно совладать со своими эмоциями.

Прошло три дня с тех пор, как мы с ним беседовали, когда он перевернул мой мир с ног на голову. Потребовалось семьдесят два часа на то, чтобы тревога заполнила каждую вену, пока они не начали гудеть, громко и пронзительно. И я так и не нашла решения.

Мой телефон вибрирует на столе справа от моей пустой тарелки, и я смотрю вниз, чувство вины пробивается сквозь мою грудь, когда на экране мелькает имя Эйдана. Я избегала его, не зная, что сказать, что сделать, и не желая слышать, как разобьется его сердце, когда мне придётся рассказывать ему, что происходит.

Я надеялась, что уже придумаю что-нибудь, что поможет мне спастись от этого кошмара, не причинив вреда каждому человеку, которого я люблю, но очевидно, что это не тот случай.

— Что с тобой происходит? — спрашивает Рия, щелкая пальцами перед моим лицом.

Я пожимаю плечами, переворачивая свой мобильник экраном вниз.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

Ее бровь приподнимается, пока не касается линии темных волос, и она наклоняется над столом, её рука выскакивает, как будто она собирается взять мой телефон.

Меня охватывает тревога, и я неуклюже хватаю его, засовывая себе на колени.

Не уверена, почему я так паникую. Она знает, что Эйдан существует. Она знает, что мы были друзьями и что он мне небезразличен. На самом деле, они дружат так же долго, потому что чаще всего Рия приезжала ко мне на каникулы, пока ее родители отдыхали на юге Франции. Мы втроем сблизились настолько, насколько сблизились бы любые ровесники, у которых на руках не было ничего, кроме времени и скуки.

Она просто не знает точно, что он для меня значит. Я хотела рассказать ей тысячу раз, но это просто… слишком рискованно. Вздохнув, я пытаюсь провести рукой по волосам, мои пальцы запутываются в кудрях.

— Мммм, — язвит она, откидываясь на спинку стула. — Ты вообще не умеешь врать, ты в курсе?

Я хватаю свой фужер с шампанским и снова выпиваю ещё Беллини.

Она ухмыляется.

— Ты, правда, ничего мне не расскажешь?

Опять же, мои секреты скользят на поверхности глубинного места, где я крепко держу их взаперти, война внутри меня ослабляет мою защиту, пока я больше не смогу сражаться, особенно учитывая требование моего отца и моё обещание Эйдану.

— Я переспала с Эйданом, — признаюсь я.

Это не вся правда, но она, по крайней мере, смягчает тяжесть от того, что все эти годы я хранила внутри себя.

— И? — она закатывает глаза, смеясь. — Что ещё нового?

— И что это значит? — я прищуриваюсь.

Она наклоняется вперед, положив локти на белую скатерть стола во внутреннем дворике.

— Я твоя лучшая подруга, Яс. Тебе не нужно говорить мне, что ты влюблена в кого-то, чтобы я это поняла. Вы двое всегда максимально дерьмово справлялись с тем, чтобы скрывать это.

Мое сердце замирает, балансируя на краю обрыва и глубоко ныряя в глубину. Как давно она знает? И если она знает, то знает ли кто-нибудь ещё.

— Ага, ну, мальчик на побегушках моего отца застукал нас на днях вечером.

Мои щеки пылают, и я стону, уронив голову на ладони и надавливая, пока белые точки не разлетаются за закрытыми веками.

Рия резко втягивает воздух.

— Кто, Джулиан?

Я горько посмеялась, мой желудок скрутило от его имени.

— Единственный и неповторимый.

— Оу, вот дерьмо.

— Ага, — я жую уголки губ, пока кожа не начинает трескаться. — Сомневаюсь, что он что-нибудь скажет. Мне показалось, ему понравилось то, что он увидел.

Бездонные глаза Рии расширяются, ее темный взгляд искрится, а по лицу расползается коварная усмешка.

— Ты шлюшка! Ты позволила ему посмотреть?

— Я не позволяла ему ничего делать, — говорю я. — Я просто… не остановила его.

Ещё раз, отвращение пробивается сквозь меня, потому что, черт возьми, как я могла позволить этому случиться?

Она запрокидывает голову и смеется так громко, что остальные люди во внутреннем дворике смотрят в нашу сторону.

Я сворачиваю салфетку, которую она бросила в меня ранее, и бросаю её обратно, снова заталкивая чувство вины куда подальше. На этот раз я надеюсь, что это воспоминание навсегда исчезнет. Всё кончено, и то, что мне понравилось, что за мной наблюдали, не значит, что он мне нравится.

Она снова садится вперед и убирает волосы с плеча.

— Если бы я была тобой, я бы воспользовалась возможностью. Держу пари, он трахается как бог. С мужчинами постарше всегда так.

— Это потому, что ты эгоистичная сука, — я ухмыляюсь.

— Нет ничего плохого в том, чтобы ставить себя на первое место, — она пожимает плечами, глядя на меня обвиняющим взглядом. — Тебе стоит как-нибудь попробовать.

Её комментарий тушит веселье, горящее в моей груди, и я хмурюсь, глядя на неё.

— Так вот из-за чего ты отключаешься каждые пару секунд, как будто ты под наркотой? — продолжает она. — Ты думаешь о Джулиане Фарачи?