Всего лишь измена - Мари Соль
Ресторан был заказан заранее. Я пригласила сокурсниц, подруг. Во главе женской своры была, естественно, Милка. Костя хотел прийти, но я не велела! Всё-таки, это — девичник. Мне не хотелось знакомить его и подруг. Представлять его… как? Просто как друга? Как старшего брата? Наставника? Ну, не любовника точно! И не того, кто в принципе может им стать.
Слово взяла одноклассница Люба. Мы одно время дружили втроём: я, Любаня и Милка. Но потом у Любани и Милы случился конфликт. Они не могли решить, кто из них краше! И мне приходилось общаться с каждой из них по-отдельности. На мой день рождения выпили «мировую», забыли обиды и стали по-новой дружить.
— Витонька, солнышко! Ну, что я могу сказать! — обвела она взглядом толпу разномастных девиц. В прямом смысле слова, одна другой краше, — Ты в самом деле, всегда освещала мне путь, как настоящее солнце! Твоя красота, твоя доброта, твоя нежность и тонкость…
— Бла-бла-бла! — перебила уже опьяневшая Милка, — Журихина, вот ты любишь трепаться! Вот, хлебом тебя не корми!
— Дай сказать! — возмущённо ответила Люба.
— Мил, ну, правда! — слащаво пропела Танюша, наш студенческий «кот Леопольд». Она подняла свой бокал в знак согласия Любиной речи. И та с превосходством продолжила:
— Я желаю тебе быть счастливой, что бы это ни значило для тебя! Стать той, кем ты хочешь! И быть ею до конца своих дней.
— О, Боже! Человеку исполнилось двадцать, а ты её хоронишь уже! — не удержалась от комментария Мила.
— Измайлова! Когда ты тупила с бокалом в руке, я молчала? Вот и ты помолчи! — возмутилась Любаня.
— Закругляйся уже, говорун! — Мила встала, и под крик, — С днём рождения! — все радостно выпили.
Риточка, Таня и Нина пошли покурить. Милка с Любаней продолжали отчаянно спорить. Светуля с Маришей отправились в дамскую комнату. А ко мне подошёл официант! Он снял с подноса наполненный фруктами хрустальный вазон. Рядом с ним на столе примостилась бутылка вина.
— Простите, но мы не заказывали! — прокричала ему, опасаясь, что счёт наш сильно вырастет.
— Это подарок, — ответил галантно, и указал мне на барную стойку. За которой сидел человек.
Я сощурилась, со своего места едва ли сумев различить, кто даритель. Но отчётливо видя мужчину, махавшего мне в знак приветствия. Милка, тут же поймав направление взгляда, присела поближе ко мне:
— Это кто?
— Я не знаю, — пожала плечами.
— Дольская! Ну-ка колись! — подтолкнула она, — Ты уже подцепила кого-то?
— Да никого я не цепляла! — одёрнула Милку.
А та, подскочив, зашагала решительно в сторону бара.
— Мил, подожди! — прокричала ей в спину. И устремилась туда же, едва поспевая за ней.
Милка, с таким неподдельным изяществом облокотилась о барную стойку своим локотком. Я же, встав рядом, стыдливо держала сплетёнными руки. Будто те могли вырваться и натворить чего-нибудь!
— Это вы угостили наш столик вином? — поинтересовалась она.
Он кивнул, оглядев вертихвостку. Милка умела подать себя так, что у мужчин отвисала челюсть. Осанка, походка, уверенный взгляд. Словно тело ей шло, было в пору! А моё заставляло постоянно испытывать дискомфорт. Вот и тогда подмышки вспотели. И я подумала, что очень сильно нуждаюсь в салфетках. Но отлучиться никак не могла.
Мужчина был тот, из салона. Правда, с тех пор он оброс. Но выглядел также с иголочки! Одарил меня взглядом, мельком. Я решила тогда, что ему однозначно понравилась Милка. Немудрено! В нашей паре всегда было так. Она собирала верха, а я подбирала остатки.
— Да, это красное, — ленивым, слегка снисходительным тоном, ответил сидящий за стойкой магнат. Точнее, отец его был таковым! А вот он… вероятно, пока управлял только частью.
Я увидела рядом охранника. Почему я решила, что это — охранник? Наверное, взгляд, отстранённый, почти как у робота. И телосложение! От ширины его плеч меня настиг мышечный спазм.
— Мил, я пи́сать хочу, — прошептала подруге на ушко.
Но та отмахнулась:
— Иди!
— Если вам нравится белое, я попрошу поменять, — добавил он, и постучал по столу зажигалкой.
— Нет, что вы! — воскликнула Мила, — Я обожаю красное! Оно так похоже на кровь.
Он кончиком рта усмехнулся. Шепнул что-то парню, сидевшему рядом. Тот встал и пошёл сквозь толпу.
— У вас какой-то праздник? — поинтересовался у Милы.
— Да, — нехотя вскинула бровь, — У подруги моей день рождения!
Прозвучало так, словно подруги здесь нет. Богачёв перевёл взгляд с неё на меня. И меня окатило испариной.
— Поздравляю! — сказал.
Тут вместо быстрых мелодий, ди-джей объявил:
— А теперь медленный трек! Для прекрасных дам за дальним столиком.
Музыка резко сменилась. И голос солиста А'Студио начал куплет:
— Ты явилась нежданно,
Как из лунного сна,
О, если б знала ты, что мне нужна
Только ты одна…
Богачёв встал со стула. Демонстрируя Милке и мне свой значительный рост. Протянул руку, бросив в мой адрес:
— Тогда позвольте мне пригласить именинницу?
Я покраснела. Ещё сильнее вспотела! Кажется, пот просто лился ручьём из подмышек.
«Как же я буду танцевать с ним такая потная?», — в отчаянии думала я. Но отказать не посмела! Не глядя на Милку, дала ему руку. И, с лицом агнца, которого повели на заклание, пошла вместе с ним в центр танцпола. Там, кроме нас, было много других романтических пар, оценивших сей трек.
— Ливни долгие лили,
Были ночи без сна,
Но в стуже сердце озарила как весна
Только ты одна!
— продолжал исполнять мужской голос.
Я по велению сильных ладоней, прильнула к нему. И закрыла глаза, так как тело моё погрузилось в какую-то бездну. По нему сверху вниз побежали мурашки. И, несмотря на испарину, мне стало холодно! Только в местах, где ладони мужские касались меня сквозь тончайшую ткань, ощущалось тепло…
— Дай мне, дай мне
Долгим огнем пылать во мгле и в ненастье…
— вторил этим неведомым чувствам певец.
Мой партнёр наклонился, отвёл от лица мои волосы. И прошептал, щекоча:
— Я надеюсь, вам есть восемнадцать? — прозвучало так, словно он собирается сделать со мной нечто большее, чем просто прижать к себе в танце.
Я машинально кивнула:
— Мне двадцать сегодня.
— Чудный возраст, — шепнул, тронув ухо щетиной.
— С-па-сибо, — почти по слогам отчеканила я.
Ощущение было, что я не танцую, плыву! Я, поддавшись порыву, закрыла глаза. И совсем утонула в объятиях, в музыке, в чувствах, которые жаркой волной наполняли моё невесомое тело.
— Дай мне! Дай мне…
Ночью и днем сгорать в костре грешной страсти.
— словно читал мои мысли этот проклятый мотив. Не
