Измена. Найти свое счастье (СИ) - Драгам Аля
Студентов немного, но все ведут себя сдержанно, чем напоминают практикантов, впервые попавших в школу. Усмехаюсь, потому то недалеко ушёл в сравнении.
Ради интереса нахожу расписание и ещё раз убеждаюсь в достоверности имеющейся информации.
Девчонки нет. Упустил? Было бы странно, я предельно внимательно наблюдал за потоком будущих учителей и училок.
Разворачиваюсь, чтобы покинуть негостеприимный вуз, как краем уха цепляю знакомую фамилию. Услышанного хватает, чтобы подняться на третий этаж и заняться поисками аудитории.
Нумерация, конечно… Кто-то в хаотичном порядке наклепал таблички на кабинеты, не заботясь о соблюдении хотя бы минимальных принятых норм.
В аппендиксе, где находится единственная запертая аудитория, завершаю поиски. Чтобы убедиться в присутствии девчонки на пересдаче, тянусь к двери, собираясь приоткрыть и заглянуть внутрь.
Не успеваю прикоснуться, как створка отлетает в стену и в коридор выскакивает бледная Суворова. Большие глаза кажутся огромными, на ресницах блестят капельки слёз, а неестественно красные губы дрожат от сдерживаемых эмоций.
Елизавета пошатывается, и я успеваю перехватить её, спасая от падения. Свитер сползает с худенького плеча, открывая нехилый кровоподтёк. Хватает секунды, чтобы сделать правильные выводы, отодвинуть Лизу к стене и занести кулак, впечатав его в красную морду застывшего на месте мужика.
Глава 10
POV Лиза Суворова.
Когда-то я читала, что на судне есть понятие «угол паники». Это происходит, когда корабль наклоняется, и пассажиры стремятся спастись, хотя реальной опасности нет. Я не помню градусы угла, при котором начинается беспокойство, но моё сейчас явно повышено до максимальных отметок.
— Кккак не готова? Я же… Сейчас… Вот, — лепечу, сама понимая ничтожность аргументов.
От страха сводит конечности, но вместе с тем мозг отдаёт одну чёткую команду: «Бежать!»
Я пячусь к двери, пока Герасименко медленно огибает кафедру. Нарочито медленно закатывает рукава рубашки, а у меня внутри уже всё обрывается. Против него у меня сил… Ну как у воробья против подъемного крана, наверное. А он ещё и смотрит так, будто кусочек откусывает и есть.
— Не надо! Пожалуйста, — прошу, упираясь спиной в дверь.
Ойкаю, когда чувствую ключ, и без промедления поворачиваю его. Герасименко не успевает сделать последние шаги, как я хватаю сумку, оставленную на самом краю ближайшего стола, и выскакиваю в коридор.
Моя цель унести отсюда ноги как можно дальше. Бог с ней, с отработкой! Сдам потом… когда-нибудь…
Но и этому плану сбыться не суждено: звёзды ополчились против меня, видимо. Вместо того, чтобы бежать к лестнице, я оказываюсь поймана кем-то незнакомым. Дергаю рукой, чтобы освободиться, но меня и не держат.
Парень, появившийся ниоткуда, отодвигает меня в сторону и наносит первый удар преподавателю.
Тот, кряхтя, оседает на пол, но мой спаситель не останавливается, продолжая добивать несопротивляющееся тело.
Герасименко хрипит, закрывая лицо, а меня от вида крови, уродливыми брызгами закрашивающих ткань рубашки, начинает мутить.
Но вместе с тошнотой включаются и чувства.
Ужас выходит на первый план, но не ужас от мысли стать жертвой зарвавшегося мужика, а ужас за случайного спасителя, который может пострадать.
Устремляюсь к нему, хватая за руки.
Кажется, плачу, но не замечаю этого.
— Не надо! Пожалуйста! Не надо! Вы же убьёте его!
Голос срывается на крик, и я сейчас почти ненавижу всех, кто придумал этот длинный пустой коридор. Почему нет людей⁈ Никого!
— Не надо! — дёргаю парня за рукав куртки, и он наконец поднимает на меня обеспокоенный взгляд.
Шипит что-то угрожающее преподавателю, выпрямляется и перехватывает моё лицо, поворачивая к свету.
Внимательно сканирует, задержавшись на синяке, полученном вчера от столкновения с папкой.
— Это он? Он тебя тронул?
— Что? — трясу головой, но он держит цепко и чуть-чуть больно. — Нет, он… Напугал только. Я убежала, а тут…
Развожу руками, роняя с плеча сумку. Из кармашка высыпается мелочь, разлетаясь по грязным плиткам. Хочу собрать, но незнакомец опережает меня… Снова…
Пнув ногой злополучную дверь, захлопывает её и Герасименко, который стоит на коленях и торопливо скролит что-то на экране своего айфона.
— Спасибо, — забираю свои вещи, нечаянно коснувшись тёплой и большой ладони.
Когда парень держал меня, я не думала ни о чём, кроме драки. А сейчас невольно вздрагиваю от прикосновения.
Будто бы мне… приятно⁈
— Пожалуйста, — мне отвечают с лёгкой улыбкой, которая никак не вяжется с ситуацией.
— У вас будут проблемы?
Топчусь на месте, искренне переживая за этого героя. Почему-то его лицо кажется смутно знакомым, но никак не могу вспомнить, где могла его видеть. В конце концов решаю, что он или похож на популярного актёра, или на одного из клиентов ресторана. А, может, он и есть один из клиентов.
— У меня нет, а вот у него, — пренебрежительный жест в сторону аудитории, из которой доносится монолог на повышенных тонах, — будут.
— Он ничего не сделал, — заламываю пальцы и повторяю ещё раз. — Я сама испугалась…
В моём голосе смятение, а в мозгах настоящий винегрет из разных мыслей.
Если я себя накрутила, и он шёл выпустить меня?
Если мне показалось, и он всегда так смотрит?
Если… если… если…
Но часть меня, любящая логику, парирует на каждое сомнение: не стал бы запирать, не стал бы усмехаться, не стал бы издеваться и не стал бы так долго гонять по реферату…
Много-много «если» и аргументов против них. Каждый я взвешиваю и киваю ожидающему моего ответа молодому человеку.
Пока я договаривалась с собой, он успел позвонить и теперь тишину разрезают чужие голоса.
— Это полиция? — шёпотом задаю вопрос, готовясь к неизбежному.
В фильмах и передачах, которые смотрит мама, полицейские всегда делают виноватыми девушек: откровенно одеты, вызывающе себя ведут, соблазняют, намекают и многое другое, позволяющее оправдать действия мужчин.
Мама эти моменты очень любит прокомментировать, призывая на головы стражей правопорядка кары небесные. Чаще всего её реакция меня смешит, но сейчас я трясусь, как заяц, и судорожно дышу в ожидании неизвестности.
— Ты боишься что ли? Эй⁉ Посмотри на меня?
Но я уже ловлю тот самый «угол паники», который накатывает поверх прошлого. Перед глазами даже звёздочки мелькают, поэтому молчу и дышу. Дышу и молчу.
Если честно, то готовлюсь уже оказаться в наручниках и на виду оставшихся в институте студентов пройти в машину с мигалками, но поднявшиеся мужчины не обращают на меня никакого внимания.
Тихо переговариваются с парнем и между собой, скрываются в кабинете, а спаситель возвращает своё внимание мне.
— Выдыхай. Сейчас всё решим. Вылетит из вашего вуза, как… Как пробка вылетит. Пойдем, без нас справятся.
Я с радостью покидаю это место, заставляя себя не ускоряться и идти в ногу с мужчиной. Украдкой посматриваю на него: как хмурит брови, прикусывает губу, как косится в мою сторону и улыбается.
Улыбка у него добрая и открытая. Такая… хорошая… Располагающая такая, что я невольно начинаю улыбаться в ответ.
— Всё нормально? Может, к врачу?
Торопливо отказываюсь, боясь, что из-за меня он задержится дольше. Ему самому бы показаться доктору, но как сказать об этом, не знаю. Костяшки рук сбиты, запекшаяся кровь и разводы выглядят жутковато.
Любезное предложение довезти меня до дома также отклоняю, много-много раз повторяя «спасибо» за беспокойство и за то, что заступился. Это неожиданно греет душу, как и надежда, что мерзкого Герасименко я больше не увижу.
Жаль, что спасителя тоже вряд ли ещё увижу.
Глава 11
POV Захар Одинцов.
— У Слуцкого снова подъём, — отец назойливой мухой жужжит сбоку, закончив навешивать пиздюлей своей команде.
