Мой профессор (ЛП) - Грей Р. С.

— Ладно, хватит. Ты тоже горячий. Перестань пялиться на меня и передай рубашку, — говорю я, прикрывая грудь и заставляя Соню прекратить застегивать пуговицы.

Одежда облегает тело, и я чувствую себя в этом так же нелепо, как и предполагала.

Соня завязывает рубашку у меня над пупком, после чего я надеваю юбку, потому что ничего не могу с этим поделать. Это день рождения моей мечты? Нет. Но все же невероятно мило со стороны моих друзей сделать для меня такой праздник? Абсолютно. Я знаю, они желают мне всего самого лучшего. Но они не понимают, почему такие дни, как сегодняшний, для меня сложны, и в этом весь смысл. Они все еще многого обо мне не знают, и даже те факты, которыми я делюсь с ними, не раскрывают всего.

Сначала никто не может разобраться в деталях.

Я помню разговор с СиДжеем во время нашего знакомства на первом курсе.

— Эмелия, напомни, откуда ты? — спросил парень. — Я думал, ты из Англии, но у тебя нет акцента.

— Сколько осталось до следующего занятия? — рассмеялась Соня. — Потому что это займет некоторое время.

— Это правда. У меня двойное гражданство, США и Шотландия.

— Так ты… из Шотландии? — СиДжей нахмурился.

— Нет. Моя мама — американка, а папа — француз, но в основном я росла в Шотландии.

— Ты следишь за историей? — спросила Соня.

— С трудом.

— Не забудь упомянуть про школу-интернат, — подруга нахмурилась.

— О, точно, я училась в школе-интернате в Йорке до приезда сюда, и, думаю, именно там выучила английский.

— Фактически ты в одинаковой степени шотландка, американка, англичанка и француженка.

— Все верно! — я ухмыльнулась, слегка поаплодировав ему.

— Тогда понятно, что у тебя с акцентом.

— Не думаешь, что я немного похожа на британку? — стала дразнить его я, изображая друзей из интерната.

Они рассмеялись.

— Только когда ты включаешь этот акцент. В остальном ты звучишь как старый американец. Без обид.

— Никаких обид.

Мне нравится объяснять свою жизнь так, чтобы все это казалось глупым и веселым. Проще умалчивать о правде: странное детство, проведенное в полуразрушенном замке в Шотландии, отец-француз, которого я никогда не встречала. Когда друзья спрашивают о нем, я вру, что он архитектор. И говорю, что именно из-за него я так интересуюсь этим предметом. Когда они спрашивают о маме, я говорю правду: ее убил рак, когда мне было семнадцать.

«Значит, не такая уж и большая семья», — всегда говорит кто-нибудь с жалостливой улыбкой, и в этот момент я часто меняю тему.

— Кто этот горячий красавчик? — спрашивает Аннет, уставившись в мой ноутбук. — Подожди, — она наклоняется ближе. — Александр Мерсье? Это твой родственник, Эмелия?

— Нет, — решительно настаиваю я, и в целом это правда. Мы не родственники. Я подхожу и закрываю ноутбук, прежде чем обращаюсь к ним с вопросом, который будет для них интересным. — Итак, какой макияж мне сделать?

* * *

Ганновер — это маленький студенческий городок. Если не считать поездок в Бостон и возможности завалиться без приглашения на одну из студенческих вечеринок в окрестностях кампуса, есть только одно место для прогулок — главная улица. Она находится прямо рядом с кампусом, там есть все — от CVS до Starbucks, а в центре много типичных студенческих баров, которые в выходные зачастую заполнены до отказа. В каждом своя атмосфера. The Roosevelt Room — крутой и дорогой. В The Nightingale темно и немного грязно, обычно здесь играет живая музыка и предлагают фирменные напитки. Мой любимый — это Murphy’s on the Green. Внутри он оформлен в стиле библиотеки: целые ряды книг на шкафах и полках, мебель из темного дерева, приглушенный свет. К сожалению, он считается любимым у всех. Мы планируем начать с The Roosevelt Room и добраться до Murphy’s on the Green в конце, если зайдем настолько далеко.

— Итак, какой у тебя статус на этот вечер? Ты полностью свободна? Одинока, но влюблена? В отношениях, но все запутанно? Или полностью предана одному человеку? — спрашивает СиДжей, когда мы заходим внутрь.

— Полностью свободна.

— Что случилось с Оуэном? — СиДжей визжит от радости.

— Мы расстались прошлой весной.

— «Мы расстались», — фыркает Соня. — Звучит так, будто это не она вырвала бедняге сердце. Он был одержим ею. И еще несколько дней после разрыва приходил к нам, чтобы попытаться ее вернуть.

— Похоже, у него были причины унижаться. Он изменял или что-то такое?

— Оуэн? Никогда. Он не из таких.

— Почему из-за этого в твоем голосе появляется разочарование?

— Не знаю, — но сразу же меняю настроение. — Я имею в виду, он был хорошим парнем, мы просто не подошли друг другу.

— Нашей маленькой Эмелии нравится… Определенный тип, а Оуэн был слишком милым.

— Соня!

— Что?! Это правда. Не стесняйся. Парень был абсолютно никчемным. Я не могу представить, на что похож секс с ним. Натурал-миссионер, никаких разговоров, вошел и вышел. Словно это медицинская процедура.

К сожалению, в этом она не ошибается.

Но все-таки я ощущаю необходимость объяснить.

— Я хочу чувствовать себя свободной, а Оуэн буквально делал секс грязным, не в веселом смысле. Будто думал, что было нечто, что мы не должны были делать; что-то, что нужно скрывать и чувствовать себя неловко.

— Знаешь, я могу помочь тебе хорошо провести время, если хочешь, — СиДжей поднимает брови.

— Я не в твоем вкусе.

Он пожимает плечами, после этого замечает симпатичного парня, идущего мимо нас, и тут же забывает о своем предложении.

В The Roosevelt Room наши наряды сразу же замечают и оценивают по достоинству. СиДжей и Соня приковывают внимание окружающих, мы с Аннет держимся за ними, стараясь выглядеть хорошо.

— Мне нужен еще один коктейль, — говорит мне Аннет, и я искренне соглашаюсь.

Единственный способ пережить этот вечер — напиться вдрызг.

Глава 7

Джонатан

Я никогда не бываю в Ганновере по выходным. Для меня это редкий случай, идеальное стечение обстоятельств, в результате которых я сижу в переполненном студенческом баре и потягиваю уже четвертую кружку пива.

В Дартмуте есть серия лекций, которые проводятся для преподавателей и сотрудников университета, а также аспирантов и приглашенных гостей. Каждый месяц на сцену выходит профессор или ведущий лектор и рассказывает о теме, представляющей интерес в их области. Это способ объединить Дартмут, преодолеть разрыв между дисциплинами, которые, по крайней мере, на бумаге кажутся совершенно несвязанными.

Впервые принимаю участие в этом мероприятии и выхожу на сцену, поэтому возможности уйти нет.

Вдобавок ко всему, сегодня вечером мальчишник у другого профессора, скромная вечеринка для парня — Гаррета, с которым я едва знаком. Когда в четверг он застал меня врасплох возле моего кабинета и пригласил присоединиться, я подумал, что буду в Бостоне и смогу избежать праздника под каким-нибудь предлогом, но он поспешил напомнить мне, что я буду в Ганновере.

— Мы собираемся куда-нибудь пойти после лекции. Ты должен присоединиться. Это хороший способ познакомиться с другими профессорами.

Меня это не убедило, и тогда он добавил, что это его мальчишник.

— Ничего дикого. Мы просто собираемся выпить пару кружек пива на Мейн-стрит.

Я не видел выхода из этой ситуации.

И хотя моя лекция закончилась почти три часа назад, и я мог бы уже вернуться в Бостон, в уютную домашнюю обстановку, я слушаю, как профессор рядом со мной бубнит о том, почему молекулярная физика более интересна, чем кажется на первый взгляд.

Пока что это звучит неубедительно.

Женщина напротив меня, Триша, профессор математики, встречается со мной взглядом и преувеличенно закатывает глаза.

— Хосе, оставь это. Молекулярная физика чертовски скучна, как и математика, — говорит она. — Просто смирись с этим и пей.

Я смеюсь, а она улыбается еще шире.

Она наклоняется ко мне.

— Я бы выпила еще пива. Хочешь?