Оттепель. Льдинкою растаю на губах - Ирина Лазаревна Муравьева
Бросила трубку. Ни вам «до свиданья», ни даже «спасибо». Любимая женщина, мать моей дочери.
Глава 5
Утром он ждал их у подъезда на Шаболовской ровно в восемь, как договаривались. Вот в этом доме они прожили вместе целых шесть лет. Сюда он, совсем молодой, глупый, гордый, принес из роддома горячий комочек.
В роддоме сказали:
— Сегодня так скользко! Смотрите, куда ноги ставите, папа.
Наверное, они были счастливы. Были? А может, и нет. Инга долго болела: грудница, молочница, что-то еще. Аська орала по ночам, соседка, теперь уже покойная, — стерва была, каких не сыщешь, — стучала им в стенку ободранной шваброй. Почему же у него все еще перехватывает горло, когда он вдруг вспоминает, как катал Аську на санках? Вот в этом дворе. Ей и трех тогда не было. Прекрасные были бы кадры, отличные: и рыжие Аськины кудри, и солнце, и санки с привязанной к ним темно-синей, давно уже вытертой, круглой подушечкой. Ну, ладно, забыли.
Вышли, наконец. Инга без косметики, но все равно красивая, с высоко забранными волосами. Ему всегда нравилось, когда она вот так высоко подбирала свои медные волосы. Сейчас-то ему безразлично, конечно. Аську Хрусталев не видел недели три. Кажется, она так и останется рыжей. В тринадцать лет человек уже не меняется. За эти три недели его дочь успела, кажется, еще больше вымахать. По виду — девица, а мордочка — детская. Он обхватил ее руками и поцеловал в переносицу. На Ингу старался даже не смотреть. Ей нужно торопиться на аборт.
— Витя, я опаздываю, — сказала бывшая жена. — Подвези меня, а? Вам все равно по дороге.
— С огромным моим удовольствием! — расшаркнулся он. — Как же не подвезти? Ведь ты не к портнихе спешишь. На аборт!
— Ася, садись в машину, — негромко приказала Инга. — Вы с папой меня подвезете.
— Не ругайтесь, пожалуйста, — попросила дочь и посмотрела на них исподлобья точно так же, как смотрел иногда сам Хрусталев. — Я вас очень прошу. Папа, не задевай маму, она и так жутко переживает. Думаешь, это просто?
Хрусталев обреченно развел руками:
— Ну, если ты находишь нужным посвящать ребенка даже в эти подробности…
У Инги сверкнули глаза:
— А что, мне ей врать?
— Между тем, чтобы врать, моя радость, и тем, чтобы выворачивать наружу все кишки — дистанция огромного размера. Это тебе не приходило в голову?
Она промолчала. Аська глубоко, укоризненно вздохнула. Подъехали к больнице через десять минут.
— Я, кажется, вовремя, — жена посмотрела на часы и быстро поцеловала дочку в лоб. Ася потерлась щекой о ее руку.
— Когда тебя забрать, дорогая? — спросил Хрусталев. — Послезавтра?
— Не нужно меня забирать!
— Нет, нужно. Я тебя доставил, я тебя и заберу.
Инга махнула рукой и, отвернувшись, почти побежала к воротам больницы.
— Папа, ну что ты ее спрашиваешь? — прошептала дочь. — Она же сейчас не в себе. В пятницу ее отпустят. Сказали, что после шести.
— В шесть часов в пятницу мы будем здесь, дорогая! — крикнул он вслед убегающей Инге. — Такси не бери! Мы тебя будем ждать.
Поехали на «Мосфильм», позавтракали с Аськой в «стекляшке». Гоша в накрахмаленной рубашке и черной бабочке сварил ему кофе.
— А здесь хорошо. Развлекательно, — сказала его дочь, уминая пельмени со сметаной. — Не то что у нас в коммуналке. Начнешь суп варить, обязательно кто-нибудь стоит над кастрюлей и пялится, пялится…
Работы сегодня никакой не было. Спать хотелось смертельно. Вернулись домой. Он растянулся на тахте и вдруг провалился. Не почувствовал, как Аська заботливо потрогала ему лоб, потом укрыла пледом. Спал крепко, как убитый, но недолго, через час открыл глаза. Аська, длинненькая и худая, похожая на олененка, вытирала пыль с книг своим носовым платком и делала это бесшумно и мягко, боялась его разбудить. В кого она только пошла?
Он с хрустом потянулся и негромко откашлялся.
— Не спишь? — оглянулась она. — Папа, я вот что хотела спросить. Мама сказала, ты потерял друга?
Хрусталева поразило то, как она это сформулировала. Именно так: «потерял друга».
— Я его, кажется, помню, — продолжала она. — Дядя Костя, да? Вы с ним много пили.
— Это тебе мама сказала? — разозлился он. — А она не сказала тебе, что дядя Костя был лучшим в этой стране сценаристом?
В ее глазах появилось виноватое выражение.
— Я, наверное, не видела ни одного его фильма…
— А как ты могла видеть? Один был отличный сценарий, отличный! Отдали кретину-режиссеру, тот все переврал, перепортил, Паршин сразу свою фамилию убрал из титров. Потом был другой фильм, на заказ, про героев пятилеток. Сняли. Смотреть невозможно: тошнит. Костя опять свою фамилию убрал. Вот так и поработал на благо отечественной кинематографии!
— Жалко, папочка, — комкая пыльный носовой платок, пробормотала она. — Жил-жил человек, и ничего от него не осталось…
— Слушай, хочешь сейчас сгоняем на «Мосфильм», кино какое-нибудь посмотрим? — пробормотал Хрусталев.
Она даже подпрыгнула от счастья:
— Конечно, хочу! Просто очень!
Он пропустил ее в дверь и, пока искал ключи в кармане, окинул Аську взглядом оператора: будет лучше, чем Инга, лицо у нее одухотвореннее, нежнее. Такие легко и приятно снимать.
В маленьком зале на «Мосфильме», кроме них, никого не было. Хрусталев попросил, чтобы прокрутили дипломную работу Егора Мячина. Мысленно он уже подготовил себя к тому, что Мячин должен оказаться полным бездарем. Но фильм был прекрасным.
Аська, бедная, ничего не поняла. Ей подавай «Трех мушкетеров»: миледи, подвески, усы и рапиры. Еще «Человека-амфибию» можно. Там тоже красиво: Вертинская, море. А тут медленно плыл и плыл бумажный кораблик по весеннему ручью, плыл и плыл, тыкаясь в другие бумажные кораблики, в мелкие кусочки асфальта, веточку дерева, и от этого медленного его движения не хотелось отрываться, потому что бумажный кораблик говорил с твоей душой. Разумеется, это и было режиссерской задачей, но удивительно, что с такой трудной задачей этот парень справился. Бывают, оказывается, чудеса. Хрусталев курил и смотрел на экран, Аська терла глаза и мучилась. Наконец зажегся свет.
— Папа! — простонала она. — Скучища какая!
— Не понравилось, да? — отозвался он почти с облегчением. — Ну, потерпи еще немного. Пойдем-ка, поищем его.
— Да кого?
— Ну, Мячина этого. Он это сделал.
В общежитии «Мосфильма» Мячина не оказалось. Двухместная комната, в которой, как сообщили Хрусталеву, живут Егор Мячин и Улугбек Музафаров, была переполнена молодыми узбеками в ватных халатах, которые расселись вокруг казана с пловом, плотно притиснутые друг к другу и сильно разгоряченные от этого.
— Егор Мячин когда вернется? — спросил Хрусталев, без стука открыв дверь.
Улугбек Музафаров
