Танцующий в темноте - Т. Л. Мартин
— Это будет интересно, — шепчет он, его голос такой мягкий, такой ровный, что звучал бы почти успокаивающе, если бы я не вслушивалась в слова: — наблюдать, как ты ломаешься. Эмми.
— Ты теряешься из-за желания потеряться.
Но в месте, называемом затерянным обнаруживаются странные вещи.
— Ребекка Солнит
— Все прошло хорошо.
Обри присаживается на стул рядом со мной, пока я смотрю на свою тарелку с едой. Едой, к которой я не притронулась. Желудок все еще сводит от горячего дыхания на моей щеке и мрачных слов, сказанных на ухо всего двадцать минут назад.
Я моргаю, выходя из транса и поворачиваю голову к красивой рыжеволосой девушке.
— Ну?
Я повторяю. У нас должны быть разные определения этого слова.
Она тянется за булочкой в центре пустого обеденного стола. Не тот обеденным столом; а тот, что в женской комнате, предназначен только для секретарей. К счастью.
— Ты привлекла внимание Адама Мэтьюзза. Не то чтобы он собирался заявить на тебя права, но все равно впечатляет.
— Он не… я думала…
— Что? — Булочка останавливается, не долетев до ее губ. — Ты подумала, что это он заявил на тебя права?
Мой взгляд устремляется к нетронутой тарелке с пастой, поскольку я только внутренне признаю, что да, это именно то, что я подумала. Я беру вилку и накручиваю лингвини, запихивая еду в рот, хотя бы для того, чтобы отвлечься.
— Адам… — Обри откусывает небольшой кусочек рулета, и жует, размышляя. — Избирательный, можно сказать. Я здесь уже четыре года и видела, как он претендовал только на одну девушку.
Одна девушка.
— Кем она была? — вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его остановить.
Я не собиралась сразу задавать вопросы о Фрэнки, но я должна ухватиться за представившуюся возможность. Если раньше и были какие-то сомнения в том, что эти люди могли причинить вред моей сестре, то теперь они полностью исчезли.
Обри фыркает, но не отвечает. Когда я продолжаю пялиться на нее, она наклоняет голову.
— Ты серьезно? Запрещено называть или обсуждать девушек, которые были здесь ранее. Конфиденциальность и все такое.
Я выдыхаю и снова принимаюсь за блюдо. Конечно, это не может быть так просто. Бросая косой взгляд в ее сторону, пока жую, я пробую менее прямой подход.
— Это было недавно?
— Нет. Даже близко нет.
Мои мышцы расслабляются на долю секунды. Тогда это не могла быть Фрэнки. Но все равно остаются три других брата.
— Им всем нравятся женщины одного типа?
Она заправляет выбившийся рыжий локон за ухо.
— Не всегда, — говорит она, подмигивая. — Обычно они имеют определенный физический тип, да, я полагаю, ты уже поняла это.
Я киваю и откусываю еще кусочек, пытаясь казаться менее заинтересованной, чем есть на самом деле.
— Грифф может быть немного придирчив. Он груб, ты видела, поэтому ему обычно нравятся девушки, которые могут это вынести. Феликс более непринужденный, а Райф, он в какой-то момент предъявляет права почти на всех. Даже если это только на первый месяц, прежде чем кто-то из других братьев возьмет верх.
Я останавливаюсь на середине пережевывания.
— На всех?
— В значительной степени. Есть некоторые исключения, но они редки. Ему нравится лично знакомиться с каждой из девушек, и утверждение, что кто-то принадлежит ему, действительно является наиболее личным опытом, который здесь можно получить.
Я подношу стакан воды к губам и делаю несколько больших глотков. Ставлю напиток на стол и поворачиваюсь к ней.
— А Адам?
Она прищуривается и постукивает пальцем по губе.
— Я еще не разобралась в нем. Сомневаюсь, что кто-нибудь разобрался.
Когда я не отвечаю, она добавляет:
— Послушай. Не беспокойся об Адаме Мэтьюззе. Даже без него ясно, что ты нужна им. Ты получишь своего хозяина завтра к восьми часам утра.
Хотя меня охватывает тревога из-за того, что я знаю точное время, когда за мной придут, я не могу полностью осознать это, пока имя этого конкретного брата все еще витает в воздухе. Мгновение и его мягкие губы возвращаются к моему уху. Будет интересно наблюдать, как ты ломаешься, Эмми.
Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица, когда встречаюсь с холодным зеленым взглядом Обри.
— Адам, он кое-что сказал мне, прежде чем выйти из комнаты.
Она терпеливо ждет, когда я продолжу.
— Что-то о том, как он будет смотреть, как я ломаюсь.
Когда я понимаю, что снова переворачиваю макароны, я откладываю вилку.
— Что он имел в виду под этим?
Она приподнимает бровь и отстраняется.
— Он хочет посмотреть?
— Смотреть на что? Что это значит?
— Он говорит о третьей фазе, Эмма.
Я открываю рот, чтобы снова поправить ее, но затем прикусываю язык. Она знает мое имя.
— Но ты знаешь, обычно он их пропускает. Он не такой, как другие.
Ее губы подергиваются, а глаза сверкают.
— Они всегда смотрят…
— Третья фаза?
Обри поворачивается ко мне, нахмурившись.
— Стелла тебе ничего не сказала? Да, у тебя есть ровно, — она смотрит на часы, висящие на стене напротив нас, — шесть минут, чтобы закончить есть, и у меня приказ убедиться, что ты все съешь. Затем наступает заключительная фаза перед предъявлением прав.
Когда я ничего не говорю, она хмурится еще сильнее.
— Ты же на самом деле не ожидала, что такие люди, как братья Мэтьюзз, после десяти минут официального представления возьмут на себя обязательства сроком на год, не так ли?
Я непонимающе смотрю на нее. Думаю, я действительно не подумала об этом.
— Послушай, тебя проведут через серию тестов, вот и все. Тесты у всех разные, поэтому я не могу сказать тебе, чего ожидать, но они хотят увидеть, с чем ты сможешь справиться, а с чем нет. Если сдашь экзамен, то пойдешь в свою комнату и хорошенько выспишься до завтра.
— А если я потерплю неудачу?
Она пожимает плечами.
— Такое случается. Не все созданы для этого, и в этом нет ничего постыдного. Тебя отправят домой первым классом, чтобы ты вернулась к своей обычной жизни.
Я закрываю глаза и делаю вдох. Я не могу вернуться домой. Не тогда, когда я так близко. Не тогда, когда Фрэнки может быть где-то там, раненая или в опасности. Или еще хуже. Не благодаря мне. Мой выдох выходит прерывистым, когда я снова открываю глаза.
— Все наладится само собой.
Обри наклоняется ближе, понижая голос, хотя мы совершенно одни.
— Поверь
