Осколки разбитых иллюзий (СИ) - Турана М.

Мы проходим в гостиную. Я оглядываюсь вокруг, мама любит менять интерьер в доме чуть ли не каждые два-три месяца, но с тех пор как я ушла, в доме ничего не изменилось. Прошло больше года, но все было словно вчера. Не могу заставить себя посмотреть в лицо родителям. Понимаю, что мне нужно как-то объясниться с ними. Сказать что-то по поводу своего возвращения. Но не нахожу слов, чувствую себя неловко и скованно.

— Демир, как поездка? — мама задает вопрос брату, очевидно, стараясь разрядить обстановку. — И почему с вами нет Азры? Братья с семьями приедут позже, поужинаем все вместе.

Демир вернулся из Японии два дня назад. Конечно, удивился, застав меня у себя дома. Мы с Азрой не говорили ему о моем возвращении. Она придумала, что у неё дела и приехать к нему не сможет, а когда они общались по видеосвязи, я старалась не попадать в объектив камеры. Мои ссадины и синяки вызвали бы вопросы у брата. А к его возвращению их уже не было. Я сообщила Демиру, что решила вернуться домой, потому что с Инглабом у нас не сложилось. Он принял это, лишь спросив: «Он тебя не обидел?».

Знаю, что брат встречался и разговаривал с Инглабом, предупреждал его о том, чтобы тот не вздумал меня обижать. Я убедила его, что всё в порядке. Больше никаких вопросов он не задавал, за что я была безмерно благодарна.

— Поездка получилась плодотворной, все прошло, как я хотел. Азра приедет к ужину, — отвечает он.

Проходит и садится на диван, включает телевизор.

— Замечательно, тогда сообщу, чтобы начали подготовку к ужину, — засуетившись, мама направляется к кухонной зоне.

— А мы с Камиллой за это время поговорим, — говорит отец, приглашая меня взглядом в свой кабинет.

Я обреченно двигаюсь за ним. Бросаю взгляд на Демира, он подмигивает мне и произносит беззвучно губами: «Держись».

Если в детстве папа звал кого-то из нас в своей кабинет, мы называли это между собой "на ковер". Это могло означать только одно, что он не доволен нашим поведением, и нам есть о чём поговорить с глазу на глаз. Папа был строг, но очень справедлив. Он всегда выслушивал прежде, чем применить наказание.

— Рад, что ты одумалась, дочь, — начинает он, усаживаясь в своё кресло.

Я остаюсь стоять на месте. Спрятав взгляд, размышляю, чтобы он сделал, расскажи я ему всю правду? Но моё воображение подводит меня. Я не знаю. Даже не имею представления. Конечно, он бы разозлился, разочаровался во мне. Наверное, он уже это сделал.

— Никто, кроме твоих братьев и Азры не в курсе, что произошло. Не знают даже и супруги братьев. Для всех ты весь этот год проходила стажировку в фирме, что сотрудничает с нашей организацией в Америке. Это впредь так и должно оставаться. Ты поняла меня?

Неловко переминаясь с ноги на ногу, киваю ему в ответ. Но отец смотрит на меня в упор ждёт моего устного ответа.

— Да, папа, я поняла.

— Хорошо. А теперь ответь, вопрос с твоим замужеством с этим мальчиком можно считать закрытым?

Я вновь киваю. Чувствую, как кровь приливает к моим щекам.

— Я рад, — довольно произносит он. — Не знаю, что заставило тебя изменить решение, но это означает, что я правильно поступил, не позволив зарегистрировать этот брак.

Я понимаю, что он говорит о том, что ни в одном ЗАГСе города не приняли наше заявление. Признаётся, что это его рук дело.

Я молчу, поджав губы. Воспоминания о том, как Инглаб настаивал на регистрации нашего брака, накатывают лавиной. Теперь становится понятно, что им двигала вовсе не порядочность.

Отец смотрит на меня, его взгляд обретает суровость, и уже строгим поучительным тоном он произносит:

— Я хочу, чтобы ты знала. Я мог заставить тебя вернуться насильно в первый же день. Но не сделал этого, не позволил и твоим братьям уничтожить этого проходимца. Я всегда был за то, чтобы мои дети понимали свои ошибки, совершив их, старались исправить. Я твой родитель и плохого для тебя не захочу. Если я решил, что Адэм Берк самый подходящий муж для тебя, значит это так. И в привилегии у меня прежде всего твоё счастье. Обещай, что больше не ослушаешься меня.

— Обещаю, папа, — произношу поспешно, надеясь, что на этом наш разговор завершится, и я смогу вернутся в гостиную.

Но тут двери кабинета отца кто-то распахивает с силой, она открывается, ударяясь о стену. В комнату один за другим влетают трое моих племянников.

— Ками, — кричат они синхронно.

Бегут ко мне, чуть не сбивают с ног, нависая на мне. Увидев сыновей старшего брата, впервые за долгое время, я искренне заливаюсь смехом.

— Ты вернулась!

— Урааа!

— Посему тебя так долго не было?

— Эй, привет, парни, — приобняв их, говорю я.

Мальчишки отрываются от меня, заглядывают в лицо. Я присаживаюсь на корточки перед ними. Целую каждого в щёчки. Марсель, Эмиль и маленький Мураз улыбаются и начинают наперебой рассказывать о своих приключениях.

— А черепашка, что ты мне подарила — умерла, — говорит старший Марсель. — Подаришь новую?

— Обязательно подарю, родной, — отвечаю ему, теребя его за волосы.

— Ками, а мне тогда хомячка ещё одного, — добавляет Эмиль.

— Так-так, а дедушку никто не хочет поприветствовать? — спрашивает отец, подходит и, взяв на руки четырехлетнего Мураза, названного в его честь, сажает себе на плечи.

— Привет, дед, — отвечают старшие.

— Ну что, кто первый добежит до гостиной? — бросает вызов отец и с Муразом на плечах бежит вперед.

Мы с боевым кличем бросаемся вслед за ним наперегонки. Когда оказываемся в гостиной, вижу двух старших братьев Рустема с Левоном, их жен и детей. Мы приветствуем друг друга. Обнимаемся.

— Как ты похудела, — говорит Иви, жена Левона, красивая брюнетка на последних месяцах беременности. — Осунулась вся.

— Да-да, Америка не пошла тебе на пользу, — соглашается с ней Мирай, жена Рустема.

Она самая капризная и скандальная из невесток. Любит экспериментировать с внешностью, в этот раз у нее рыжий цвет волос и неестественно зеленые линзы, придающие ее глазам устрашающий вид.

Я слабо улыбаюсь им. Перевожу взгляд на братьев, чувствуя неловкость от того, что им из-за меня пришлось врать своим женам. Но раз отец решил, что никто не должен знать правду о том, где именно я была, то мне придется придерживаться этой легенде.

— Да, — отвечаю неловко.

Огромная гостиная кажется меньше, когда мы собираемся все вместе. Рауф, ещё один мой брат, живёт в другом городе и не так часто бывает на семейных посиделках.

Я присаживаюсь рядом с Демиром. Наблюдаю за своей большой семьей. Братья и отец говорят о каких-то общих делах. Невестки и мама обсуждают последние новости и сплетни. Дети, а в общем числе их пятеро, шумно играют друг с другом.

Дождавшись Азру, мы все садимся за стол. За ужином так же ведем легкую, ненавязчивую беседу, которую я стараюсь поддержать.

— Камилла, дорогая, а где именно в Америке ты была? — вдруг спрашивает меня Мирай, застав врасплох.

Я не знаю, что ответить. Чувствую, как начинаю краснеть.

— Во Флориде, Мирай, — отвечает вместо меня Рустем с ноткой раздражения в голосе. — Я говорил тебе.

—А, да, точно, — натянуто улыбается она, смотрит на меня с подозрением.

Я знаю, что истинная причина моего исчезновения в основном утаивали от Мирай, она самая несдержанная на язык из всех невесток. У неё болезнь на пикантные сплетни и, скорее всего, узнай она правду, о ней бы стало известно всем.

— А что, там совсем плохо в бьюти-сфере? — она вновь обращается ко мне, приподняв вопросительно одну бровь.

Я снова застываю, не совсем понимая, что она имеет ввиду. Чувствую, как часть тех, кому известна правда, напряжены. Затаив дыхание, они смотрят на Мирай.

— Просто смотрю, ты без маникюра, да и стрижка совсем потеряла вид. За собой нужно ухаживать, милая, где бы ты не была.

Перевожу взгляд на свои пальцы, что с силой сжимают вилку. В висках начинает пульсировать. Конечно, за это время, что я жила с Инглабом, мне было не до маникюра. Если быть точнее, сначала я продолжала посещать своего мастера, но, как только деньги закончились, перестала ходить в салон.