КаМаЗ и Ч.М.О. - Тата Кит
Ветка сакуры, блин, — тощая, пьяная и совершенно без башки.
Пришлось отвернуться самому, пока Маруся искала вход в мою футболку.
Снова наполнил себе стакан водой. В этот раз до половины — пить особо не хотелось, как, впрочем, и пялиться на недокормленную Марусю.
Машинально открыл холодильник и проверил его содержимое. Холодильник наполнен богаче, чем мой. А еще говорят, что у учителей зарплата маленькая. Только почему при таком многообразии и обилии продуктов, она тощая как её безголовый Кондратий? Булимия, наверное. В унитаз она выворачивалась отменно.
— Мм, как вкусно пахнет! — протянула блаженная за моей спиной. — Витя точно с ума сойдёт.
Слегка повернул голову, чтобы краем глаза разглядеть, оделась ли она.
К счастью, моя футболка закрыла ей всё почти до коленей.
— Угу, — повел я бровью и захлопнул холодильник. — Особенно, когда узнает, что под этой футболкой ты без трусов.
— Вы подглядывали?! — выпучила Маруся возмущенно глаза. — Как вам не стыдно?! Вы же взрослый человек!
— Это не я тут перед тобой светанул тощей копилкой. Так что засунь свои возмущения обратно туда, откуда они вылетели.
— Вы всё видели, да? — значительно успокоилась Маруся и, будто бы, постыдилась даже.
— Я не смотрел.
— Я вам не нравлюсь, да? Совсем?
Не диалог, а пляски на минном поле.
— Скажем так, Маруся, ты не в моем вкусе. Я предпочитаю женщин попышнее, помясистей, а ты… — бегло оглядел ее с босых ног до головы с влажными после душа волосами. — … Не моё. У меня большие руки, и если я захочу взять тебя за сиську, то у меня может сработать рефлекс сцарапывания прыщей. Вряд ли ты это оценишь.
— Вы сцарапываете у себя прыщи? — брезгливо поморщилась Маруся, кажется, вообще, не поняв, что я ей только что сказал. Потому что, если бы поняла, то точно обиделась. — Фу! А знаете, что я еще не люблю в мужчинах?
— Страшно представить, — бросил я равнодушно. Посмотрел на наручные часы, чтобы засечь час, после которого мне можно будет сдернуть с нее свою футболку и уехать домой.
— Ненавижу, когда мужчина грызёт свои ногти. И знаете, делает это так… — перебрала она тонкими пальцами, как щупальцами в воздухе, явно подбирая слова. — … с аппетитом. Аж ноготь на свету блестит оттого, какой он обсосанный.
— И что в этом плохого? — криво ухмыльнулся я. Внутренний пацан так и хотел засунуть палец в рот и хорошенько наслюнявить. До блеска на свету. — Зато сразу понятно, что палец чистый.
— Но это мерзко! Меня один раз даже вырвало, когда водитель автобуса всю дорогу мусолил большой палец своей грязной руки, а потом этим же пальцем отсчитывал мне сдачу.
— И куда тебя стошнило? Прямо на водилу? — оказывается, с ней может быть интересно разговаривать, когда она не кричит на меня за то, какой я плохой отец или не ноет из-за своего пресвятого Витюши.
— Нет, конечно! — возмутилась Маруся. — В лоточек с мелочью.
— Какая прелесть, — допил остаток воды и поставил стакан на столешницу.
— А давайте потанцуем, — снова засияло веснушчатое лицо.
— Маруся, — вздохнул я, качнув головой. — Что насчет того, чтобы прижать свой зад на ближайший час и никуда не рыпаться?
— Но я не хочу прижимать свой зад. Говорят, если много сидеть, то может появиться геморрой.
— М. Так вот, что я насидел себе в том баре. Ну, давай, танцуй.
— Я одна не умею. Я с вами хочу.
Резко рванув ко мне, Маруся так махнула руками, что сшибла со столешницы стакан, который вдребезги разбился у наших ног.
— Куда, блять?! — до того, как Олеговна сделала еще шаг, подхватил ее на руки и понёс к дивану, переступая через осколки. Уложил на диван, укрыл пледом почти до самых ушей и строго приказал. — Лежи здесь, и больше никаких танцев.
— Но мне скучно.
— В пупке поковыряйся, скатай себе друга из того, что там найдешь. В общем, делай всё, что хочешь, но ближайший час с дивана ни ногой, иначе точно голову свою бестолковую расхерачишь.
— Вот и я для всех как катышек пупочный, — опечалилась шальная императрица, снова пустив сопливую слезу. — Все вспоминают обо мне только когда им скучно. Никому я по-настоящему не нужна. Совсем никому.
Миша, познай дзен. Познай этот ебучий дзен и не ляпни чего лишнего! Тут каждое сказанное тобой слово может и будет использовано против тебя.
— Мне нужна, — ляпнул я с небольшим дополнением. — Ты мне нужна сидящая здесь и никуда не рыпающаяся.
— Нужна? Вам? Правда? — из больших серых глаз потекли крупные капли слёз. — Мне так никто и никогда не говорил.
Ебучий дзен меня покинул и пришиб нахрен Марусю, когда она бросилась ко мне на шею, и, честно слово, лучше бы придушила, чем начала целовать.
Еще никогда и ни одна женщина не пыталась засунуть свой язык в мой рот настолько настойчиво и открыто. Помимо обслюнявленной Марусей бороды мокрым у меня был даже нос.
— Маруся, что б тебя! — рявкнул я на девушку, отчего она замерла лишь на секунду, а затем предприняла новую попытку забраться мне в рот. — Хватит, я сказал!
Пришлось грубо схватить ее за плечи, оторвать от себя, запихнуть ее же язык обратно в ее дурную башку и усадить задницей на диван.
— Какого хрена ты делаешь? — резким движением руки тыльной стороной ладони отёр свой подбородок.
— Я… — посмотрела на меня Маруся огромными, как её внезапный порыв, глазами. — Я не знаю. Я думала, так правильно.
— Правильно что? Прыгать на каждого, кто тебе доброе слово скажет? У тебя язык при свете дня за зубы, наверное, вообще не возвращается, если ты каждого так вылизываешь?
— Я ни с кем, кроме Вити никогда не целовалась, — ответила Маруся приглушенно, опустила глаза и снова пустила слезу. В этот раз делала она это совершенно беззвучно. Лишь узкие плечи дрожали.
— Дура, — качнул я снисходительно головой. Накинул на ее ноги плед и вернулся в кухонную зону, где кое-как нашёл веник и совок.
Собрав осколки стакана, вернулся к дивану, на котором уже лежала Маруся, но всё так же продолжала тихо плакать, культурно утирая уголком пледа сопли.
— Подержите меня за руку, Михаил Захарович.
— Когда ж ты уже уснёшь-то, а? — буркнул я себе под нос. Обошёл диван и сел напротив Маруси на низкий журнальный столик. Из-под пледа вынырнула ее светлая рука с тонкими пальцами и потянулась ко мне. Закатив глаза, нехотя обхватил ее горячие пальцы своими и заглянул в серые заплаканные глаза. — Дальше что? Поборемся? Или на пальцах поиграем? Что ты еще
