Миниатюра в стиле жизни (СИ) - Давыдова Ирина

— Не отдавай меня ему, — горько прошептал он, а по моему телу прошел озноб и какой-то дикий страх, что, верни я его, он завтра снова окажется побитым и голодным. Как же это омерзительно, когда ребенок не нужен родителям.

— Я делаю все, что в моих силах, — не менее горько произнесла я и тут же спохватилась, вспоминая о нашем занятии. — Егорушка, у нас же пирог в духовке.

— Точно, — восторженно вскрикнул он и подскочил, подбегая к духовке.

Я осторожно вынула горячий противень с пропекшимся пирогом и поставила на подставку, затем включила чайник и достала из сушилки две чашки.

— Как же класиво, Ивочка, — с придыханием проговорил ребенок и с горящими глазами застыл, рассматривая выпечку.

— Да, Егорушка, очень, если бы не ты, у меня бы ничего не вышло.

— Плавда?

- Конечно! — для подтверждения правдивости слов я закивала головой и добавила: — ты пока немного подожди, чайник закипит, и будем уплетать десерт, как раз пирог остынет, а я пока в ванную схожу.

Малыш только кивнул, не отрывая взгляда от поджаренной золотистой корочки, а я, словно воришка, быстро сбежала в ванную и, едва закрыв дверь и на всю включив воду, разрыдалась, давясь слезами и болью.

— Господи, прошу тебя, дай сил все это пережить, дай только сил. Не понимаю, за что ты так с маленьким, ни в чем не повинным ребенком, он ведь только начал жить, а ты ему уже такие трудности, зачем? Ну, ответь же, зачем? — шептала я сквозь слезы и ими же захлебывалась, разрываясь на части от боли, которая поселилась у меня в душе еще при первой встрече с Егоркой. — Он такой замечательный, жаждущий счастливой жизни, той, которую он заслуживает. В этом ребенке столько добра и любви, столько желания и эмоций, которые он хочет выплескивать, но не может, только ты в силах, Господи, помочь, только ты. Помоги, умоляю тебя, забери у меня все, что хочешь, но подари ребенку право на жизнь. На достойную жизнь.

Просто невозможно смотреть в эти ангельские глаза, и не мочь ничем помочь, а он заслуживает родителей, которые его будут любить больше, чем себя, заслуживает детских радостей, беззаботных будней, счастливых выходных, проведенных с родителями. Ему ведь тоже хочется летом поехать к морю, кататься с большой горки, летя прямо в бассейн вместе с отцом, чтобы мама ждала их там внизу, а потом заботливо вытирала полотенцем, боясь, что сын простудится. Ему хочется, как и всем нормальным деткам, ходить в садик, и чтобы вечером его забирали мама или папа, а перед сном — чтобы ему так же, как и всем, читали на ночь сказку. Как же ему хочется… и как же мне хочется, что у него все получилось. Господи, прошу, — тараторила я без умолка, заикаясь и глотая слова, а уже в самом конце проговорила одними губами и услышала какой-то шорох за дверью.

— Ивочка, Ивочка, — совсем негромко позвал малыш, а я, мигом вытирая слезы, выключила воду и кинулась к двери, переживая, что могло так напугать ребенка.

— Что, малыш, я здесь, ну, чего ты?

— Ивочка, ты плакала?

— Нет, нееет, милый, просто соринка в глаз попала.

— Ивочка, там кто-то звонит и стучит в двели, — ох, а я и не услышала из-за своих слез, что кто-то пришел.

— Сейчас глянем, — и только я собралась подойти к двери, как в нее очень сильно ударили, казалось, нежданный гость готов просто выбить деревянную преграду. Глянув в глазок, я с ужасом увидела Романа, который, не переставая, молотил дверь и требовал ее открыть, — Егорушка, дорогой, пойди пока в комнату и спрячься, я скоро вернусь.

— Это папка, а вдруг он что-то тебе сделает?

— Не бойся, — попросила я. — Ничего он мне не сделает, беги, давай, — а сама тряслась от страха, и сердце колотилось, как ненормальное, грозя прорвать грудную клетку и выскочить на свободу, только бы убежать от этого ужаса. Деваться было некуда, и как только мальчик исчез в комнате, я дрожащими руками отодвинула щеколду.

Дверь резко открылась настежь, и в ее проем ввалился не совсем трезвый отец Егорки.

— Где этот выродок? — грубый прокуренный голос, и резкий отвратительный запах ударил мне в нос, от чего я поморщилась и сделала шаг назад, упираясь в стену. — Что кривишься, м*азь?

— Роман, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку?

— Я тебя сейчас, сука, перегну.

— Пошел вон из моего дома!

— Где этот ублюдок мелкий?

— О ком ты говоришь?

— Егор где?

— А он что, не дома?

— Я его со вчерашнего дня не видел.

— И только сейчас кинулся искать сына?

— Тебя это вообще не е*ет, поняла? Говори, где он?

— Да нет у меня его. Я не видела Егора уже несколько дней, и меня вчера вечером не было дома.

— Проститутка, таскаешься, неизвестно где, а мне теперь сына искать?

— Ты что себе позволяешь, вздумал лезть в мою жизнь? Это твоя обязанность — воспитывать сына, и не смей меня оскорблять, — процедила я сквозь зубы и тут же ощутила жесткий удар в скулу, от чего в глазах резко потемнело, а в голове раздался непонятный шум.

Теперь он схватил меня за футболку и приблизил к самому своему лицу, я не видела, но прекрасно это ощущала, хотя бы по ужасному запаху.

— Тебе повезло, что меня не интересуют такие бл*дские бабы, как ты, а то я бы поразвлекся. Хотя… — он начал шарить по моему телу, а я едва не плевала от омерзения, и дрожащими руками старалась скинуть его лапы с себя.

— Убери свои лапы, по*онок, ненавижу тебя, презираю, что на свете живет такая ничтожная сволочь, как ты, пусти, — едва не закричала я, брыкаясь изо всех сил.

— Отделать бы тебя, да этого мелкого ублюдка нужно найти, из-за тебя, тварь, он пропал, — и после этих слов я очень больно ударилась головой о стену, вернее, меня на нее кинул Роман, и я практически без сил скатилась на пол. Перед глазами все плыло, шум в ушах не прекращался, а я лишь молила Бога, чтобы Егорка не додумался выходить из своего укрытия, иначе ему после встречи с отцом просто не жить.

Послышался неожиданный шорох, и чьи-то шаги. Я, насколько смогла, подняла тяжелые веки и заметила вторую тень, и раздался неожиданно голос, который, мне казалось, я больше никогда не услышу.

— Здорово, правда, чувствовать себя властным, всемогущим, не бояться ничего, делать то, что считаешь нужным. Здорово, ведь так? Я не слышу!

— Да, — сдавленно просипел отвратительный голос.

— Как же хорошо, когда твой враг — хрупкая, беззащитная женщина, которая не сможет ответить тем же, например — дать тебе по морде, не сможет защититься, постоять за себя. Верно?

— Аааа, сука, больно…

— А женщине не больно?

— Да эта бл*дь законченная вчера весь вечер неизвестно где шлялась, и теперь из-за нее я не знаю, где мой сын. Айй… на*ера… больно же.

— За каждый причиненный вред ребенку, за каждое плохое слово в сторону Егора и Иры ты расплатишься по полной, и поверь мне, я тебе это организую.

— Не имеешь права, у меня сын!!!

— Закрой рот и слушай сюда! Если я захочу, ты будешь всю жизнь гнить в тюрьме, а я захочу. И не только потому, что ты испоганил детство своему сыну, но и потому, что посмел оскорбить женщину, которая все это время не давала умереть твоему ребенку, — все слова Стаса звучали очень грозно, и на месте Романа я испугалась бы его угроз.

— А ребенка тебе не жалко, который отправится в детдом?

— Ребенок будет там, где ему хорошо. И еще, — он помедлил, о чем-то раздумывая, и добавил. — С сегодняшнего дня у тебя нет сына. Ребята, — чуть громче, чем прежде, крикнул Стас, и послышались шаги, шорох, и глухой стон ублю*ка-отца.

— Да чтоб вы сдохли вместе со своим выродком, — напоследок крикнул Роман.

— Только после тебя, мр*зь, — услышала уже слова над собой и почувствовала, как меня подняли сильные руки и куда-то понесли. — Вот так, малышка, сейчас скорая приедет, потерпи, прошу, родная, потерпи.

— Егорка, — прохрипела я, пытаясь подняться, но мужские руки уложили меня обратно.

— Милаш, полежи, не вставай. Где малыш наш?

— Я здесь, дядя Стас, — услышала испуганный детский голосок и вдруг почувствовала легкое прикосновение маленькой ладошки к скуле. — Плости, Ивочка, я не должен был тебя оставлять одну. Тебе сильно больно?