Джиллиан Грей - Грехи
– Ничего подобного! – с неприкрытым раздражением возразила Эрика. – Мне просто не нравится когда им приписывают то, чего нет на самом деле.
– Мы что-то не то сказали? – спросила Салли Джейн.
Эрике совсем не хотелось обсуждать эту проблему она тяжело вздохнула и искоса взглянула на Кэрри:
– Ее мать и некоторые здешние женщины считают, что мои родители собрали в своей книге все сплетни Сент-Джоуна, но ничего подобного…
– Конечно, не все, они отбирали. – Кэрри встала на защиту матери. – Но в основу книги положена жизнь Сент-Джоуна.
– Нет, это не так, – медленно отчеканила Эрика, в ее голубых глазах вспыхнуло раздражение. – Я же объяснила тебе по телефону: книга о выдуманном городе, похожем на Сент-Джоун, и она не имеет никакого отношения ни к вам, ни к вашим семьям.
– Тогда зачем твоя мать пристает с вопросами ко всем и каждому и часами просиживает в библиотеке над хроникой, из старых номеров «Сент-Джоун Бэннер»?
– О Боже! – простонала Эрика, запуская пальцы в свою длинную пышную гриву огненных волос. – Кэрри, ты и вправду начинаешь сводить меня с ума. Я же говорила тебе по телефону сегодня днем, что моя мама просто очень скрупулезна в работе, она изучает колорит типичного маленького городка. Вот и все.
Тон подруги задел за живое Кэрри, в ее темных глазах засверкали злобные огоньки.
– А твоему отцу известно, сколько времени твоя мать проводила в округе Джи с отцом Эрона?
– О-о-о, мяу, – пропищала Салли Джейн.
– Просто разведенному мужчине становится тоскливо жить в уединении на двадцати шести сотнях акров. С тех пор, как десять лет назад они с мамой развелись, с ним рядом не было женщины. – Эрон попытался разрядить обстановку и прекратить спор, в который готовы были кинуться обе девушки.
Теперь Эрика рассердилась по-настоящему. Хотя она и усмехнулась высказыванию Эрона, но не оставила без внимания слова лучшей подруги.
– Я, конечно, проглочу это, Кэрри Энн. Уверена, что твоими устами говорит светский вежливый голос Мэрилу Робертс, дорогуша.
Даже оливковая кожа Кэрри не смогла скрыть ее вспыхнувшего лица. Но прежде чем она нашла ответ Боу встал и потянул за собой Эрику.
– Пойдем, я хочу проехаться с тобой по проспекту, показать тебя, увидишь, эти паршивцы на мотоциклах позеленеют от зависти.
Эрика с благодарностью улыбнулась ему за то, что он нашел выход из неприятной ситуации. Она сразу же пожалела, что передразнивает мать Кэрри, подражая ее подчеркнуто южному протяжному говору, но это произошло раньше, чем она осознала, как говорит.
– Пока, ребята, – сказала она, стараясь не смотреть на подругу, но Брет загородил ей проход.
– Я думаю, Эрика, тебе следует унять гнев своего сердца, ведь Кэрри твоя ближайшая подруга.
– Заткнись, Пирсон. – Боу взял Эрику за руку и повел прочь от компании.
Сделав несколько шагов, Эрика услышала, как оправдывается Кэрри:
– Не знаю, почему она так сердита на мою мать? Ведь это ее мать поставила себя в такое положение, что о ней все говорят.
Эрика резко остановилась, но Боу не дал ей вернуться.
– Пойдем, не позволяй ей втянуть себя в перепалку Она, как попугай, повторяет все за Мэрилу и говорит так о твоей матери только из зависти. – Он посмотрел на нее сверху вниз, и его губы сложились в чувственную полуулыбку. – Ты должна признать, что твоя мама выглядит по-особенному. Если бы она не была замужем, мне пришлось бы сильно призадуматься, с кем из вас я хотел бы встречаться.
Эрика ответила благодарной улыбкой:
– Спасибо тебе.
– Знаешь, давай не пойдем на проспект.
– Что ты задумал?
– Побыть с тобой наедине. За шесть недель у меня разгорелся аппетит. – Заметив ее испуганный косой взгляд, он засмеялся: – Я хочу побольше узнать о тебе. Мне не много удалось выяснить во время наших встреч на весенних каникулах. Я хочу, чтобы ты мне рассказала все.
– Что рассказывать? – Она усмехнулась, чтобы придать себе уверенности. – Мы с тобой десять лет прожили на одной улице, и все это время наши родители были друзьями.
Они вернулись к его автомобилю, Боу открыл ей дверцу, молча сел за руль и повел машину, выбирая, где бы выехать на шоссе. Взглянув на Эрику, он порывисто схватил ее руку и положил себе на колено.
– Тебя кто-нибудь называет Рикки?
– Папа. А что?
– Не знаю. Просто интересно. Я всегда думаю о тебе, как о Рикки. Не возражаешь, если я буду тебя так называть?
– Нет. Мне нравится это имя. Только произноси его правильно: Р-и-к-к-и.
– О, у леди изысканный вкус. Вот я уже и узнал о тебе кое-что. Может быть, на день рождения я подарю тебе удава боа.
Эрика засмеялась:
– Ни в коем случае. К тому же день рождения у меня был две недели назад.
– Ах, я, кажется, помню об этом. – Он отпустил ее руку, чтобы открыть отделение для перчаток на передней панели, и протянул ей маленькую обернутую в фольгу коробочку. – С днем рождения, Рикки!
Эрика с волнением приняла подарок:
– Ты не должен был этого делать.
– Ага, ты еще и скромная.
Она засмеялась и шлепнула его по колену:
– Нет, я не шучу. Ты не должен был этого делать, но я рада, что ты это сделал.
– Как так? Ты же еще не открыла ее.
– Я не хочу открывать ее сейчас.
– Почему? – он вдруг заговорил обиженным тоном маленького мальчика.
– Она моя, а я люблю наслаждаться подарками, растягивать удовольствие. Так делает мой отец, у нас в семье только мама нетерпеливая. «Не заставляйте меня ждать», – говорит она.
– Ладно, поверю этому. Ну, расскажи мне еще что-нибудь о себе. Например, как твое полное имя?
– Только не смейся.
– Почему я должен смеяться?
– Потому, что мое второе имя Блю [1].
Он свернул на боковую дорогу, ведущую к вершине одной из гор Озарка, поднялся до середины, склона, остановил машину и повернулся к девушке.
– В этом нет ничего смешного, – сказал он тихо. – В жизни не видел таких голубых глаз. Знаешь, пожалуй я не буду звать тебя Рикки, я буду звать тебя Блю.
Эрика улыбнулась и опустила глаза на сверточек у себя на коленях – она смущалась, когда он так смотрел на нее. Его черные глаза с длинными ресницами медленно блуждали по ее лицу, однако это ей тоже нравилось:
– А твое имя? – спросила она, играя ремнем с погнутой дужкой, которым он, очевидно, пристегивался. – Почему твои родители назвали тебя Кином?
Она вопросительно взглянула на него и удивилась неожиданному румянцу, покрывшему его лицо. Он был таким красивым, таким уверенным в себе, таким таким, великолепным. Неужели такие, как он, тоже смущаются?