Хорошие. Плохие. Нормальные - Елена Колина

Я кивнула.

— Долго никого не было, три месяца, и вот появился… понимаете?

Я кивнула. Три месяца для нее долго?

— А сейчас самоизоляция, и он пришел ко мне. Что мы с ним будем делать? Нужно же о чем-то разговаривать, а не только… понимаете?

Я кивнула. Сегодня особенный день: сегодня все говорят, что секс не главное.

— Он увлекается Манном, мне нужно, чтобы нам было о чем говорить, понимаете? «Буквоед» закрыт, сегодня всё закрыли, магазины, рестораны, всё. Улица пустая, всё вымерло. Где мне взять Манна? А у вас, соседи сказали, — книги.

Наконец-то я поняла. Конечно, я могу отдать ей Томаса Манна.

— Вы прочитайте «Будденброки», это классический роман о семье, вам будет интересно. А вот «Иосиф и его братья» — довольно сложное произведение… Погодите, а может быть, ваш друг читает Генриха Манна? «Молодые годы короля Генриха IV» или «Зрелые годы…»? Генрих Манн тоже есть, светло-серый, в восьми томах. Очень интересно, про королей, не оторветесь…

— Я подсмотрю, какой Манн, и зайду. Вы молодец, ничего не работает, а вы открыты…

Что она имела в виду? Что все боятся вируса и не открывают двери, а я открыла, или что я открыта к людям и готова отдать ей любого Манна, которого она пожелает?

Я услышала звук разбивающейся тарелки.

— Кто приходил? — по-хозяйски спросил Маратик, собирая осколки.

Уронил гренки на пол! Наврал, что он официант? Хотя я своими глазами видела его в «Фартуке» в переднике и с подносом.

— За каким-нибудь Манном… Томасом или Генрихом.

Мы посмотрели новости: в городе объявлен режим самоизоляции. Все закрыто. «Фартук» закрыт, Маратику не нужно на работу.

Маратик улыбнулся:

— Отличный режим: никто не работает, все едят. Мне нравится.

Неужели он не чувствует, как это страшно: улица Рубинштейна пустая, как будто война, комендантский час… В пьесе «Мой бедный Марат»: блокада, темень, бомбежки, страх, девочка Лика одна в полуразрушенной квартире на Фонтанке.

— Как в пьесе «Мой бедный Марат»: блокада, темень, бомбежки, страх, девочка Лика одна в полуразрушенной квартире на Фонтанке, к ней приходит Марат, и дальше они уже вместе… Это совсем рядом было, может, в соседнем доме, — сказал Маратик.

Если бы в окно постучали, я бы выглянула, а там — обезьяны или пришельцы, я бы меньше удивилась. Маратик дословно повторил то, что я произнесла про себя. Он что, читает мои мысли?

— Ты здесь одна? Страшно, когда стреляют? Дом разрушенный… — процитировал Маратик и пояснил: — Я два раза видел спектакль «Мой бедный Марат», один раз в ТЮЗе, другой в Комиссаржевке. …Возьмешь к себе бедного Маратика? Можно я самоизолируюсь у тебя? Если тебя смущает, что ты ничего обо мне не знаешь, то ведь и я ничего о тебе не знаю.

Я иногда обращаю внимание на маленьких детей, как они знакомятся на пляже или в песочнице: скажут, как зовут и сколько лет, и начинают играть. Мы с Маратиком быстро, как дети в песочнице, рассказали о себе. Я — 23 года, окончила английское отделение филфака Герцена, учусь в магистратуре, переводчик с английского и финского, финский учила в финской школе на Большой Конюшенной. Маратик — 25 лет, официант в «Фартуке», у Маратика однокомнатная квартира в Купчине, где, кроме Маратика, живут его жена, ребенок и друг жены, Маратик спит с ребенком на кухне.

Я честно рассказала, а Маратик соврал! Нет у него никакой кухни в Купчине, жены, друга жены и ребенка.

— Я не врал, а придумал образ. …Вот тебе несколько вариантов на выбор: я сломлен несчастной любовью, за мной гонятся кредиторы, я совершил преступление и скрываюсь от правосудия… Выбирай, какого меня ты хочешь. …Ладно, я скажу правду: в принципе у меня все прекрасно, но в данном случае кое-что может сложиться не так прекрасно или даже плохо. Я тут нечаянно много проиграл в покер, и теперь они требуют вернуть долг… Но я все понял, я изменился. Прежний Маратик не мог выбраться из порочного круга, прежний Маратик во многих аспектах застрял в детских комплексах. А теперь я… изменился.

Ага, понятно. Игрок. О «прежнем Маратике» говорит как о постороннем человеке. У него требуют долг, могут прийти за ним сюда, этого мне только не хватало. На всякий случай я показала лицом, что не хочу ничего знать о его карточных долгах.

— Мы подходим друг другу: тебе страшно, мне тоже страшно, — убеждал Маратик. — У нас с тобой уникальные отношения: я тебя люблю без сексуального подтекста, я полюбил тебя за то, что ты громко поешь, я люблю тебя, твою сущность.

Маратик сказал «я тебя люблю», и я заплакала. Вчера плакала первый раз в жизни, сегодня второй, как будто мне понравилось плакать. Просто все разом на меня обрушилось: я думала, что с СН начну другую жизнь, потом подумала, что без СН начну другую жизнь, но какая она, моя другая жизнь? Не спать, бояться, что мы все умрем. Здесь мне страшно, вернуться к СН я не могу, вернуться к отцу не могу, некуда человеку пойти…

Я плакала, Маратик скорчил смешную рожу и не стал расспрашивать, что да как.

— Ладно, я пойду, пока не лишили свободы передвижения. Как у нас с туалетной бумагой? Британские ученые открыли, что смертельный вирус не опасен, если есть рулонов пять в запасе. …Пять рулонов есть? Отлично, мы полностью контролируем ситуацию. Сиди тут, никуда не выходи, охраняй туалетную бумагу. Прилечу сегодня ровно в семь, но не раньше пятницы.

Мягко объяснила Маратику: он читает мои мысли, знает пьесу «Мой бедный Марат» и цитирует Карлсона, но прилететь ко мне на самоизоляцию — плохая идея. Невозможно по многим причинам: мы чужие люди, я ненавижу бардак, у меня один диван. И даже если он прилетит с диваном, все равно — нет. Но я буду рада как-нибудь увидеться.

Может быть, мы с ним когда-нибудь случайно увидимся, но скорее, нет.

…Больше всего на свете хочу, чтобы мама сказала мне, что всё будет хорошо. Или отец. Лучше бы они оба сказали, что все будет хорошо. Когда я ушла из дома к СН, отец впервые со дня развода позвонил маме. Думал, что она его поддержит, но мама возразила: «Каждому нужно когда-то начинать взрослую жизнь».

Мама не говорила мне, что взрослая жизнь — это одиночество и текущий кран.

29 МАРТА. ГОЛУБАЯ ДЖЕЙН ОСТЕН

Цитата дня:

Да, он подарит им три тысячи фунтов: это щедро,