Чужой ребенок - Мария Зайцева
Еле-еле слезы угомонила тогда, клянусь!
Я, казалось, давно уже и прочно забывшая о том, что это такое, слезы, плакавшая последний раз на похоронах деда и бабки, как в сказке, умерших в один день, в тот момент изо всей сил давила в себе эту жалость, эту топкую нежность к чужому ребенку, такому чистому и сильному.
Не помню, что говорила, с трудом сглотнув ком в горле, кажется, что-то нейтральное, деловое даже. И жизнеутверждающее, потому что Ванька, похоже, ожидавший справедливого “от ворот поворота”, расслабился, разулыбался и выдохнул. И я с ним выдохнула, словно рубеж какой-то перешла. Грань невидимую, но ощутимую.
После этого жизнь потекла в прежнем режиме, Ванька повадился приходить ко мне каждую смену практически, ошивался с Иванычем, живо пристроившим его к физическому труду, лопал еду моего приготовления, я теперь специально носила два контейнера на всякий случай, и, в целом, примелькался моим коллегам.
Дима, который в самом начале пару раз приподнимал удивленно бровь, видя меня рядом с Ванькой, после нескольких неудачных попыток разговоров и расспросов, отвял, похоже, решив, что я окончательно двинулась башкой и переехала в категорию старых дев. Только вместо кучи кошек завела себе мальчишку, будущего трудного подростка.
Остальные вообще ровно на это все смотрели. Кому интересна чужая жизнь? Или чужой ребенок?
За эти три недели я еще умудрилась разобраться с Ванькиным приводом в полицию, сгоняв на встречу в владельцем той самой точки, продавец которой обвинил Ваньку в воровстве.
Владелец, молодой парень с красивым именем Родион, оказался вообще душкой и очень позитивным чуваком. Он легко согласился забрать заявление, выслушал мои благодарности и пригласил на кофе.
От кофе я отказалась, но телефон свой дала, и мы вот уже неделю периодически переписывались в ватсапе. Не скажу, что сильно вдохновлялась, но почему бы и нет? После Димы у меня были только одни совсем недолгие отношения, как-то быстро сошедшие на нет из-за моей вечной занятости и усталости. Парню нужно было, чтоб я поддерживала его увлечения ночными клубами и бильярдом, а мне нужно было тупо добраться до постели. И вовсе не в его компании. Так что не сошлись билогическими ритмами, можно сказать.
Здесь, с Родионом, пока еще ничего не выстраивалось, но болтать с ним было прикольно. Правда, Ванька ревниво косил глазом, когда телефон заливался бесконечным треньканьем от входящих сообщений, но пока что благоразумно молчал.
И это правильно.
Без того косяк ходячий, двоечник, так что нечего нарываться.
Вот и сейчас терпеливо сносит мою иронию, впрочем, он вряд ли знает этот анекдот, а потому просто настороженно ведет ухом, но не высказывается.
— Ладно, гуляй, у меня еще два часа смены, — командую я ему, — потом уроки делать будем.
— Да какие уроки! — обиженно вопит он, — каникулы!
— Да? — надо же, точно… Последний учебный день же…
Все на свете забудешь тут с этим ритмом жизни…
— И я , к тому же, на минуту всего, — говорит он мне солидно, — а потом на работу.
— На какую еще работу? Когда успел?
Я, конечно, в курсе, что Ванька периодически подрабатывает. То флаеры раздает, то листовки расклеивает.
Но в последнюю неделю он подналег на учебу и, после настойчивых разговоров, принял решение пока что не работать.
Так что его слова для меня неожиданность.
— А я устроился курьером!
— Куда еще?
— В фирму, — очень важно говорит Ванька.
— Да что еще за фирма-то? Вань! Как они тебя взяли, несовершеннолетнего?
— Нормально взяли… — надувается он, — так и знал, что ты будешь выговаривать…
— Вань… — пытаюсь объяснить я, — это странно очень, ты понимаешь? Они тебя на договор взяли? Ты его подписывал?
— Нет… Сегодня первый пробный день. На три часа всего.
— А что разносить?
— Бумаги только.
Я молчу, обдумывая ситуацию. Странную, конечно. Нет, с одной стороны, такой работник и по зарплате выгодный, но с другой…
— Ань, — появляется на пороге Вовка, — бегом!
И я срываюсь с места, едва успев потрепать Ваньку по вихрастой башке.
Пока мы с сурово сжимающим губы Димкой повторно реанимируем больного, у которого на ивл “стукануло” сердце, проходит время. Затем привозят мужчину со свадьбы с колото-резанным, а за ним приезжает полиция и вязанка болеющих всей душой за него родственников, которых тоже приходится успокаивать и приводить в чувство, короче говоря, мы с Димой впервые за все дежурство садимся только на сдаче смены.
Потом выкатываемся на крыльцо, смотрим друг на друга…
И я молча отказываюсь от предложенной сигареты.
Хотя хочется до ужаса.
— Поехали, до дома довезу, — предлагает Дима.
И у меня нет сил отказываться, ноги реально не держат.
В машине у него приятно пахнет, играет расслабляющая музыка, и я придремываю.
Во сне ощущаю ласковые прикосновения к щеке, шее, это приятно до дрожи. Непроизвольно тянусь за нежностью еще, открываю глаза, когда по шее начинают скользить горячие губы.
Сразу приходит осознание, где я и кто со мной, упираюсь ладонями в плечи Димы, отталкиваю. С трудом, надо сказать.
Дима садится ровнее, смотрит на меня возбужденно:
— Ань… Ну ты чего?
И опять тянется целовать.
— Ничего! Домой, к жене, Дим!
Я торопливо запахиваю расстегнутый ворот толстовки, и когда успел, надо же… И выкатываюсь из машины, не слушая никаких возражений.
Все внутри дрожит, и совсем не от страха. Надо признать, что Дима в этом хорош, лучше у меня не было мужчины. Но это вообще ничего не значит.
О Ваньке я вспоминаю, уже стоя под душем.
Почему-то сердце сбоит от внезапной тревоги.
Он ведь не звонил, я бы увидела пропущенный…
Торопливо вытираюсь, беру трубку, набираю сама. Недоступен. Черт… Да что это?
Хожу по квартире, не находя себе места.
Вот как выяснить, что с ним? Сходить к нему? Да, надо идти! Если дома, то хорошо, успокоюсь. А если нет…
Ох, черт…
Я же даже не знаю, что там за фирма такая, которая несовершеннолетних на работу принимает? И вот сильно сомневаюсь, что Тамара, его мама, в курсе.
Но в любом случае надо выяснить.
Собираюсь, вороша влажные после душа короткие волосы, натягиваю футболку на голое тело,
