Нечеловеческий приём. Клетка [S-синдром] - Евгения Грозд
— Смотря о чём речь. Если вы ломаете кофеварку, потому что считаете, что вам нужна новая — это плохо, — постарался привести более простой пример.
— А если мы убиваем своего насильника? То, что плохо — убийство или насилие?
Немного опешил от такого поворота, но постарался не показать виду.
— По понятию, убийство хуже, чем насилие, — решил сказать честно. — Есть насильники, что даже умудряются обвинить свою жертву в содеянном и бывают оправданы. Короткая юбка и груди, стремящиеся вырваться вон из декольте соблазнят, наверное, даже импотента. Но когда жертва ребёнок, то люди готовы заплатить, лишь бы убить насильника. Всё это спорно и с каждым годом роста цивилизации, становится всё более запутанней и менее решаемо.
— А самоубийство?
Тут напрягся, но знал, что обязан говорить. Это даёт ей незаметно раскрыться, а мне понять часть картины.
— Суицид всегда негуманен, — боялся сказать лишнее. — Люди созданы, чтобы жить. Чувство смерти претит любому и вызывает отвращение.
— А если смерть может стать спасением? — смотрит на меня, как на своего духовника.
— Или способом избежать боли? Уступить? Может скажу жестоко, но это слабость. Не мне судить, знаю, но верю в то, что тьма имеет край и он обязательно будет. Важно только найти силы, чтобы бороться и идти к нему.
— Где только черпать эти силы? — понурый взгляд резанул меня по сердцу.
— Характер, люди вокруг нас. Как ты сказала когда-то "мир не без добрых людей".
Она усмехнулась:
— У сумасшедших нет добрых людей и нет характера, — устало проронила девушка.
— Видимо, потому что они за ширмой непонимания.
Джилл тяжело вздохнула и поджала под себя ноги. Я умолк, разглядывая её.
— Что на очереди? — взял книгу в руки.
— Анна Каренина, — буркнула она.
Снова усмехнулся:
— А потом? "Гранатовый браслет" Куприна? "Вероника решает умереть" у Коэльо?
— Да всё, что ты перечислил, — она отвернулась.
— Я принесу тебе книгу о сильной женщине, потому что вы сильнее нас, мужчин, — понимал, что должен её в это посвятить. — Мужчины терпят боль и стенания только некоторое время, зная час освобождения. Вы же способны терпеть боль годами, даже не представляя закончится она или нет. Вашей силе духа можно только позавидовать.
Джилл уставилась на меня немигающим взглядом, и её лицо выражало лишь муку и тоску. Понял, что попал в точку. Поднялся с койки, потянулся к снотворному и подал ей.
— Я не хочу спать, — смотрела на таблетки у себя в ладони.
— Вот сама и решишь, когда выпить, — ответил миролюбиво и направился к двери.
— Кастер, — впервые назвала меня по имени. — Зачем ты делаешь это всё? Это твой новый подход к нам, о котором я не знаю?
— Возможно, — подыграл её подозрительности и недоверию. — Составь логическую цепочку и проанализируй исход этой методики, — подмигнул ей и покинул палату.
Ночь прошла спокойно, лишь пара инцидентов. На утро нарочно прошёл мимо её палаты, желая удостовериться в благополучии девушки. Джилл мирно спала, свернувшись калачиком. Внизу встретил Чейза злого, как собаку.
— Слышал у вас там сегодня было весело, — сочувствуя, взглянул на него.
— Да уж, — вышли во двор. — Урод из пятьсот третьей отломил каким-то образом ножку у кровати и стал избивать себя ею, — Ричер сплюнул в сторону работы. — Мы с напарником кинулись его останавливать, но этот сукин сын оказался дико сильным. Саданул, мразь, Джерри по рёбрам. Впятером, блядь, еле скрутили. Теперь напарник в неотложке, а мне тело раскрасили в синюшно-фиолетовый цвет. Я как гребаный далматинец.
Сочувствуя, качал головой. Через час наконец добрался до дома, но сна ни в одном глазу. Сел за компьютер. Открыл базу департамента полиции. Этой чудо-программой меня наградил мой дядя Джон — начальник полиции штата Массачусетс в Бостоне.
Джилл Кэйтор, ввёл я. Велико стало моё удивление, когда увидел дату её… Смерти?! Двадцать третье мая две тысячи четвертого года.
Джилл Кэйтор мертва уже девять лет?!
Глава 5. Красивой для него
ДЖИЛЛ
Звук выстрела. Вскрикнула и резко открыла глаза. Нет, я по-прежнему в этих стенах. В палату вошла пожилая санитарка и всучила мне полотенце. В душ.
Утренние процедуры являлись важным ритуалом для всех, но в плане меня были некоторые исключения. Я посещала душевой сектор только после того, как все помоются и уйдут. Душ принимала самостоятельно, но в этот раз перевязанная рука доставляла неудобства, и эту женщину, видимо, подослали мне в помощь.
Мылась только дорогими шампунями, аромат которых всей душой презирала — шоколад и фрезия. Он любит этот запах и требует его обязательного присутствия.
Санитарка помогла уложить волосы и усадила на скамью. Рядом вновь лежала косметичка и зеркальце, в котором отражалось моё хмурое лицо. Косметика — для меня, совершенно иной мир, плохо исследованный, чуждый и никчёмный, но мой мучитель заставлял понять этот космос ненужной мне красоты.
— Не хочу, — буркнула и брезгливо отмахнула косметичку. Это всё для него. Для этого чудовища, которого ненавижу всем нутром и каждой клеточкой тела.
— Живей, — женщина раздражённо толкнула меня в плечо. — Велено, чтобы выполнила. Лучше бы радовалась, что тебе сохраняют человеческий вид.
Шли бы вы!
Дверь душевого отсека скрипнула, и холодная волна паники побежала по коже.
— Молли, вы можете идти, — он властно смотрел на нас.
Санитарка прытко схватила мокрое полотенце и мою несвежую больничную рубашку и в три прыжка испарилась. Она знает его маленький секрет и ждать от неё помощи не имело смысла. Мы снова одни и смотрим друг на друга.
Сверлила его взглядом. Он красив, но это какая-то чёрная и жестокая красота. Его лицо расслабленное спокойствием сжимало в страхе грудную клетку.
— Уроки макияжа всё так же сложны для тебя, — сокрушённо покачал головой мужчина и прошествовал ко мне.
Сел на скамейку и взял косметичку в руки.
— У тебя очень красивое лицо, Джилл, но шрамы… Их надо замазать, скрыть как-то. Понимаешь? Я хочу любоваться тобой. Ты должна быть красивой для меня.
Он изъял из косметички тональный крем и выдавил прямо мне на лицо, пуская по щекам и лбу реки маскировочной эмульсии. Аккуратно взял за подбородок и принялся нежно и упоительно растирать тон по коже.
Сердце отстукивало животную ненависть и отвращение. Эти прикосновения никогда