13 лет назад мне будет 13 - Анастасия Суховерхова
Мама упросила медсестру пройти через отделение к врачу, чтобы хоть что-то выяснить и забрать меня, мы с ней прошли, она зашла к врачу, долго о чём-то с ней разговаривала, потом вышла, задала мне вопрос, правда ли, что я сказала врачу, что слышу голоса. Я немного недоумевала, потому что в слезах врачу я рассказывала о голосе подростков, которые кричали мне, прям в ухо, и что они меня душили и напугали, и что тот голос в ушах у меня постоянно звучит, когда они выпытывали у меня деньги, и что я теперь боюсь ходить в школу. Конечно, мама мне поверила, да и вообще там такое про меня написали, что меня перевели в это отделение, потому что в том я буянила, была неадекватная. Мама была с таким лицом, что я боялась у нее, что-либо спрашивать. Я только отвечала на её вопросы, а потом она сказала, что меня не хотят отпускать, оставляют здесь. Мои мысли провалились в пропасть, и я вспомнила слова женщины, что я останусь там пожизненно, я просто упала на колени и начала плакать, умолять маму забрать меня оттуда. Мама сказала мне успокоиться, она отправилась обратно к врачу, потом та позвала меня, и стала говорить, что я останусь там, и чтобы я не вздумала плакать. Потом мама мне рассказала, что отпустить меня не могут, потому что существует закон, что пациент, как минимум две недели должен отлежать, если он поступил в острое отделение по скорой помощи. Она меня долго успокаивала, внушала надежды, сказала, что скоро вернётся обратно и привезёт мне тёплые вещи, что сходит к главврачу, чтобы меня перевели в детское отделение. Я стала ждать её и надеяться, что мама уладит всё, и меня отпустят. Пока её не было, я узнала много подробностей об этом отделении № 6. Что оно для пожизненно заключенных психически невменяемых больных, а так для людей отбывающих тюремный срок, то есть тюрьма, самая настоящая тюрьма для психически больных преступников. Иногда туда поступают пациенты, которые находятся под следствием, или буйные больные, которые ещё не успели никого убить или сделать ещё что-то правомерное. Только каким образом оказалась в таком отделении я, мне до сих пор не понятно, да ещё меня никто не собирался отпускать из таких кошмарных условий.
Мама через несколько часов вернулась с тёплыми вещами, сказала, что разговор с главврачом не дал никаких результатов, и что на следующий день она пойдёт к другому. Врачей и заведующих разными частями отделений там было много. Она каждый день приходила с безрезультатными новостями, и каждый день внушала мне силы, что вот-вот, что скоро меня отпустят. Но в какой-то из дней, ещё не услышав маминой речи, а лишь увидев её лицо и глаза, я поняла, что внутри себя я умерла, что нет надежды, что меня никто никогда не отпустит, а по страшным разговорам заключённых, я думала и боялась, что действительно останусь там навсегда. Я думала, что меня туда отправили только за то, что я появилась на этот свет!
Каждый проведённый момент в этом отделении был для меня мучительным, я ощущала себя в концлагере, не смотря на то, что персонально для меня было назначено специальное питание, потому что на тюремных баландах долго не протянешь. Пища была грязной, непромытой, противной, её есть было просто невозможно, но и спецпитание мне было не нужно, я вообще ничего там ни ела, а женщины, сидевшие рядом со мной, до безумия были рады двум столовым ложкам сухого творога и горошнице на обед. Накануне моего дня рождения мы прокололи мне уши гвоздиками, и в этом отделении они стали у меня гнить и кровоточить, и мама тайком приносила в сумке спирт и обрабатывала мне их. Так же она приносила мне в термосе покушать и попить, приносила конфетки, и вообще приходила каждый день, пыталась поднять меня силой духом, повесила над моей кроватью мои рисунки, заставляла заниматься математикой, чтобы отвлечься, хотя бы в её присутствии, сказала, чтобы я читала и занималась. Рассказывала, как продвигаются дела по поводу разговоров с главврачами и людьми из этой сферы, которые защищают права детей и человека, она даже звонила в Москву, обращалась к адвокату. Она всячески пыталась меня спасти и помочь мне, старалась не подавать виду, что ей тоже очень плохо и больно. Но когда приходила ко мне бабушка, она не могла сдерживать слёз, начинала плакать, следом за ней и я, это замечала заведующая отделением, и угрозой стращала меня, что, если я буду плакать, она не позволит приходить моей маме ко мне каждый день. Да, там не положено было к кому-то приходить, тем более каждый день, но мама и это выбила для своей любимой и единственно дочери. В том отделении нельзя было плакать даже от самой невыносимой боли, которая у меня была из-за воспаления мочевого пузыря и бронхита, которые я заработала в холодных стенах отделения. Я целую неделю не ходила в туалет по большому, впрочем, там и по маленькому сходить очень трудно было. Дверь перекрывала всю основную часть отделения, и выйти в туалет, а так же вернуться обратно, можно было только тогда, когда проходил мимо медперсонал. Мне приходилось терпеть двойную боль, потому что с воспалением мочевого пузыря в туалет ходить гораздо больнее, но это был не просто туалет, это была холодная газовая камера, так я её могла назвать. Не потому, что там кого-то держали взаперти, а потому что это была курилка, там текла только ледяная вода, и в моём представлении идти в туалет лучше в кусты, чем туда, даже если бы там никого не было, ни курения, не людей. Это помещение было тёмным и страшным с очень тусклым освещением, и я там просто задыхалась от обильного запаха курева, который расходился по всему отделению. Я просто не могла туда заходить, и даже мольбы моей мамы перед врачами, что мне тяжело там физически находиться, не говоря уже о моём душевном состоянии, они чёрство оставляли меня в этом отделении, да ещё и стращали. У этих людей не было души, веры в Бога, а точнее вера в Бога там под запретом вовсе, так же, как когда-то в Ленинские времена убивали за веру, то там, если ты веришь в Бога, то место в этом «раю» тебе обеспеченно пожизненно. Разумеется, я всё скрывала, а когда
