Красные шипы - Рина Кент
— Да! — Джош вскакивает. — Моя фантазия о японском порно наконец-то сбудется.
Я поднимаю голову, губы поджимаются, но я медленно разжимаю их. Единственный образ, который приходит на ум, — это красивая миниатюрная женщина, которая будет разорвана на куски к концу этого пари. И если кто-то и будет разрушать, то только, это буду я. Я не буду заходить слишком далеко. Или, по крайней мере, это то, что я говорю себе.
Я вытираю рот салфеткой, встречаясь со всеми их взглядами.
— Я сделаю это. Я трахну Наоми.
ГЛАВА 4
Наоми
Остальная часть недели проходит подозрительно хорошо. Если не считать обычных стервозных замечаний и нескольких кошачьих драк. Ладно, кошачьи бои были плодом моего воображения. Рейна получит мои метафорические яйца, если я буду драться с другими болельщицами.
Я склонна наносить удары, и это, по-видимому, более слабый удар, чем царапать и дергать за волосы. Единственная проблема — это Люси.
Я была права, что беспокоилась. Я думаю, что они переманили ее на темную сторону, и я должна выполнить какой-то ритуал вуду, чтобы вернуть ее. Не то чтобы она игнорировала меня, но она держалась на расстоянии больше, чем обычно. Она не дает мне шаблонных предложений только для того, чтобы передать самые простые вещи.
Я глушу двигатель на школьной парковке. Мы должны болеть за "тупых дьяволов" в их важной игре сегодня вечером, и Рейна, вероятно, поджарит наши задницы и бросит их Брианне и Прескотту, чтобы они пожевали, если мы опоздаем. Однако нам нужно поговорить об этом.
— Эй, Люси?
— Да? — Она смотрит в зеркало заднего вида, подкрашивая губы ярко-розовой помадой.
Ее рыжие волосы стянуты лентой, которая сочетается с черными и серебряными помпонами, которые мы будем вынуждены использовать позже. Она также наложила тонну макияжа, чтобы скрыть свои красивые веснушки, что является преступлением. Но если я скажу ей это, она скажет, что я единственная, кто считает их красивыми, поэтому я прикусываю язык.
Что касается меня, то я надела свою облегающую форму черлидерши и оставила волосы распущенными. Я накрасила губы черной помадой, потому что, эй, это сочетается с темой "Черных дьяволов". Или, по крайней мере, они так подумают.
Я смотрю в лицо своей подруги.
— Поговори со мной.
— О чем? — Она все еще слишком занята помадой.
— О том, почему ты изменилась.
— Я не изменилась.
— Да, ты изменилась. Ты сама не своя с тех пор, как стал членом клуба тайного общества Рейны, которые, по слухам, лучшие друзья сатаны.
Помада остается висеть в воздухе, пока она смотрит на меня.
— Только потому, что ты ненавидишь Рейну и команду, это не значит, что я тоже. Я думала, мы договорились об этом, Нао.
— Мы договорились. Ты можешь сколько угодно поклоняться ее фальшивому алтарю с ослепительным блеском, но я просто чувствую, что ты… не та.
— Так и есть. Ты уверена, что не ревнуешь?
— К пчелиной матке и ее сатанинскому блестящему алтарю? Ни за что.
Она смеется, ударяя меня по плечу своим.
— Ты такая забавная.
— Протестую. Саркастично.
— Забавно, — повторяет она. — Я бы хотела, чтобы другие знали о твоем чувстве юмора.
— Чтобы они подавились этим? — Я задыхаюсь в притворной реакции. — Я не знала, что у тебя такая сильная неприязнь к ним, Люси.
— Да, ну, Бри все еще говорит обидные вещи без фильтра.
— Тогда она будет первой обычной сукой, которая подавится моим чувством юмора. Поняла. Мне нужно будет увеличить дозировку этого лекарства.
Я приподнимаю бровь.
— А как насчет Прескотта?
Она крепче сжимает губную помаду, хотя уже покончила с ней.
— Ч-что насчет него?
— Ты просто заикалась, Люси.
— Нет, я этого не делала.
— Да, ты это сделала. Если одно его имя заставляет тебя нервничать, как насчет всех этих свиданий в Гриль-баре?
— Это не было рандеву. Мы пошли с командой и футбольной командой. Мои губы дергаются при упоминании последнего. После того инцидента с их глупым квотербеком все они улюлюкают и воют всякий раз, когда я оказываюсь поблизости. Они все обращают на меня внимание, кроме самого мудака. Не то чтобы я этого хотела, и я совершенно не думаю о его твердом теле, прижимающемся к моему ночью. Или днем, когда я украдкой поглядываю на него, пока он тренируется.
Ладно, сейчас не время для фантазий о Себастьяне. Подожди. Нет. Это не фантазии. Просто нежелательные мысли.
— Лги сколько хочешь, Люси, но все, что я вижу, это твои сердечные глаза, когда ты смотришь на Прескотта.
— Прекрати. — Она краснеет до глубокого розового оттенка, глядя на свои ногти. — Он даже не знает о моем существовании.
— Конечно, он знает, и нет, он совершенно не гей, как намекал придурок Питер в разговорах в раздевалке.
— Я… знаю это.
— Откуда ты это знаешь?
— Я просто знаю. Но факт остается фактом, я для него никто.
— Тогда это его гребаная потеря, а не твоя.
Она смотрит на меня из-под ресниц и слегка улыбается.
— Как ты это делаешь, Нао?
— Делаю что?
— Остаёшься такой невозмутимой, как будто мир не заслуживает твоего времени.
— Потому что это так. Чем меньше ты паришься, тем меньше ты привязан и тем свободнее твой разум.
— Но разве ты не закончишь тем, что…Я не знаю, останешься одна?
— Эй, грубиянка! Что плохого в том, чтобы быть одной? Это лучше, чем целовать чью-то задницу и сосать чужое барахло.
— Я надеюсь, что однажды ты влюбишься.
— Во-первых, как ты смеешь? Во-вторых, я оставлю все это дерьмо Hallmark тебе.
— Это может быть уровень HBO, а не Hallmark.
Она подмигивает, и мы оба фыркаем от смеха, прежде чем выйти.
Я делаю глоток своего "Ред Булла". Так что я знаю, что это вредно для здоровья и весь этот джаз, но мне нужна дополнительная энергия перед каждым выступлением. Если бы наша собственная пчелиная матка или тренер узнали об этом, они, вероятно, рассказали бы маме, и это привело бы к драме, которая мне не нужна в моих хрупких отношениях с ней.
Я выбрасываю банку в мусорное ведро, прежде чем мы проходим через задний выход стадиона к раздевалке команды. Это шум движений и людей за кулисами. Некоторые из самых эффектных чирлидеров — включая Брианну, конечно, — поют или бормочут какую-то вудуистскую чушь.
Рейна перекидывает свою длинную ногу через плечо Прескотта, когда он сгибает руку. Он симпатичный, с высоким, мускулистым телом. Его оливковая кожа и светло-голубые глаза в сочетании с черными волосами и густыми бровями придают ему ближневосточный вид, который