Отдай мне сына - Александра Багирова
— Никитааа, — нянька вырывает из болезненных раздумий.
— Выход знаешь где, — бросаю не глядя и с сыном на руках поднимаюсь наверх.
Глажу Марка по голове. Белокурые шелковистые волосики, точно такие же как…
Снова о ней… все о ней…
До крови закусываю губу. Если бы не сын, я бы уже крушил стены. А он помогает держать демонов на цепи. С Марком нельзя срываться.
А после сегодняшнего вечера я на грани. Прошлое восстало, чудовищно болезненное, невероятно красиво… Прошлое резало, кромсало, и заставляло судорожно вдыхать запахи былого счастья. Оно издевалось, обвивало колючими шипами, поднимая из глубин памяти то, что убило во мне человека. Оставило лишь прогнившую оболочку.
Но есть Марк, и потому я стараюсь хотя бы внешне выглядеть человеком.
— К тебе посетитель, — Эльвира бесцеремонно входит без стука.
— Угу, — киваю. Сейчас сложно говорить, такое ощущение, что в горле тысячи лезвий, и они режут и режут без остановки.
— Ребенка я уложу, — забирает у меня Марка из рук.
— Ок, — киваю.
— Зря ты туда пошел, — в глазах удушающая пустота. У нее давно уже нет эмоций… завидую. Я бы тоже многое отдал, чтобы перестать чувствовать боль, которая сжирает меня день за днем.
— Отстань, — отмахиваюсь.
Эльвира руководствуется только логикой и холодным расчетом. А я сейчас сгусток нервов. Нам сейчас лучше держаться на расстоянии.
Она уходит. Отворачиваюсь к окну. Смотрю на небо. Черное, пасмурное, ни одной звезды. А ведь выглянет солнце, и небо станет светлее, голубые оттенки озарят мир, пушистые облака, обманчиво нежные, будут проплывать над нашими головами. Это все лживая иллюзия, как и глаза голубки, так похожие на небо… Манящие, притягательные и смертельно опасные. Ночь куда честнее, она не скрывает своей тьмы, а свет — это ложь и обман. Всегда.
— Накосячил ты знатно, Ник, — дверь открывается.
— Пришел мне нотации читать? — не скрываю ехидства в голосе.
— А у меня есть выбор? Кто тебе мозги вправит?
— Поздно, Бодь…
— Ты всех нас под удар подставил, сестру, племянников, — Богдан хмурится.
— Отвали, а, — усаживаюсь в кресло, откидываюсь, смотрю в потолок.
— И имя твоему безумию Василиса, — миллионы ядовитых иголок пронзают тело, меня подкидывает на кресле, только от одного упоминания ее имени.
Глава 11
Эти годы я как на электрическом стуле, приговорен к смерти, но приговор никто не собирается исполнять. Меня поджаривают раз за разом, заставляют корчиться в адской агонии и продолжать существовать.
Так не бывает… не может быть любовь такой. Держать за горло крепко, подчинять себе, истязать день за днем, годами… и не давать даже маленькой надежды на избавление.
— Не надо… — выдаю каркающий глухой звук.
— Ник, не узнаю тебя, — Бодя не унимается. — Столько ошибок, за такое кроткое время. Ты рекордсмен однако.
Сам же не так давно был в моей шкуре. Его битва за любовь длилась одиннадцать лет. Но в отличие от меня, у Бодьки были шансы на победу. Его любимая жива.
Преодолеть можно практически все, только один бой заведомо проигрышный — со смертью.
— Вам ничего не угрожает. Ты за этим пришел? — огрызаюсь.
Злюсь на него, что он увидел мою слабость. Нельзя никому показывать уязвимые места, даже мужу своей сестры. Путь отчасти я ему и доверяю, но душа всегда должна быть закрыта. Это только моя черная пылающая бездна. Никому ее не отдам. Да… я безумец, если лелею даже боль о ней.
— Твой папаша сбежал. И ты считаешь, угрозы нет? — аналогично рычит в ответ. — А я ведь говорил, не верь ему, не ведись. Надо было прибить его, когда он был у нас в руках.
— Он не мой папаша! — тошнота подступает к горлу, при одном упоминании о Льве Ползунове, которого я практически всю жизнь считал своим отцом. А так называемый папаша, сделал все, чтобы тюрьма стала мне вторым домом. Эх… если бы только это… Ползунов сделал вещи куда хуже… И его ждут мучения, так, что будет молить о смерти и избавлении. Точно также как я сейчас, варюсь в своей агонии. Только смерть я не зову, мне есть для кого жить. Есть еще зачем топтать эту землю.
— А что это меняет? Он от этого стал менее опасен? — Бодя морщит нос. Ползунов издевался над его женой, три года держал ее под замком, едва не заставил выйти за него замуж. Хорошо мы вовремя с Бодькой вмешались, поломали гниде планы.
Как там сестрица его называет — таракан. За огромные усы, которые живут своей жизнью. Так он и по сути таракан, живучий и подлючий.
— Я его достану. Занимайся своими делами, — отмахиваюсь. Нет у меня желания с ним говорить. Не хочу никого видеть. Особенно после сегодняшнего дня.
— Ты хоть успел что-то из него выбить, прежде чем он тебя вокруг носа обвел? — еще и издевается гад. Как быстро Бодька забыл, как валялся на дне, пытаясь забыть ту единственную, что проросла в его сердце.
Только ему повезло. Сеструха у меня зачетная. Добрая, ласковая, верная — идеальная женщина. От нее не будешь ожидать ударов в спину. Лиза само очарование, и все у нее на лице написано.
А моя голубка… ангел с виду… белокурые волосы, огромные голубые глаза, в которых паришь на крыльях, и искренне веришь, что летишь в небесах. А на
