Босс для Золушки (СИ) - Алёна Амурская
Ну отлично. Очередное упоминание праздника. А в сочетании с тем, что происходит на кухне, оно сводит на нет все мои попытки разубедить сестрёнку в значении этого слова.
— Ты в курсе, что шарить по чужим вещам нехорошо? И слезь с моей кровати.
— Маман сказала, что я могу лечь здесь, — возражает Ида и неожиданно зевает. Широко так, смачно. — Что-то спать уже охота…
До меня доносится отвратительный запах перегара. Ну и семейка… Какая мать, такие и дочки. Тут, что называется, яблоки от яблоньки.
Настя морщится и отступает за мою спину.
— Катя, мы теперь вместе с ними будем спать? — жалобно интересуется она.
— А чё такого-то? — с грубым простодушием удивляется Ида.
— Ну не знаю… — саркастически говорю я. — Может быть, сначала надо было разрешения у меня спросить, а не у твоей маман?
— Слушай, чё ты такая негостеприимная?
Продолжать разговор с этой непрошибаемой девицей бессмысленно. Это очевидно. Поэтому я наклоняюсь к сестрёнке и шепчу:
— Посиди пока на своем любимом кресле, хорошо? — а сама разворачиваюсь и иду на кухню.
Чтобы туда попасть, надо пройти мимо ванной, совмещённой с туалетом. Едва я оказываюсь там, слух улавливает звуки какой-то подозрительной возни за дверью. Смешки, всхлипы… и характерные такие постанывания. Перепутать их значение с чем-то другим просто невозможно.
Кровь бросается мне в лицо. Да это… это же… просто слов нет, какое свинство!
Чувство стыда — странное чувство, когда испытываешь его не за себя, а за других, — охватывает меня всю, с ног до головы, вызывая желание бежать прочь из этого дома прямо сейчас. Впрочем, стыд быстро вытесняет гнев.
Я в несколько шагов достигаю кухни и вижу там храпящего отца. Он уснул, сидя на старом табурете и положив голову прямо в тарелку с колбасной нарезкой. Мачеха невозмутимо сидит напротив него и вяло чавкает солёным огурцом. На меня она смотрит так безмятежно, как будто происходящее в нашей квартире — абсолютно нормальное явление.
— Ваша Лика закрылась с кем-то в ванной! — цежу я сквозь зубы. — И они там… они…
Я не могу подобрать слов, потому что мне снова становится стыдно. Обсуждать такие вещи с посторонними людьми всегда трудно, а Альбина — именно посторонняя для меня. Чужая женщина, проникшая в наш дом против моей воли.
— А… ты про мою Анжеликочку? — заплетающимся языком откликается мачеха, снова откусывает кусок огурца и с набитым ртом комментирует: — Ну да… она пригласила на наш праздник своего Вованчика… Они только что в ванную пошли, а то у вас тут негде спокойно пообжиматься бедняжкам. У них такая любовь, прям как в кино. Не зря я ее в честь маркизы ангелов назвала, — гордо подытоживает она. — Все мужики от нее с ума сходят. Даже Гога, главный по району, внимание проявляет…
— Да плевать мне на вашего Гогу и кино! — взрываюсь я. — Скажите Лике, чтобы она не любилась со своим парнем в нашей ванной! У нас не гостиница на один час! В доме ребенок, вы понимаете?
— Сбавь тон, когда с матерью разговариваешь, — с внезапной жёсткостью отвечает Альбина, и я застываю с открытым ртом.
Нетрезвой невнятицы в ее голосе сейчас почти не слышно. Ну и крепкая же баба… А уровень наглости у нее просто запредельный.
— Вы мне не мать, — говорю наконец. — И живёте здесь совсем недавно, чтобы командовать. Проявите хоть немного уважения к нашему дому.
Альбина медленно поднимается из-за стола и выходит, небрежно отпихнув в сторону ногу моего храпящего отца. Она упирает руки в бока — фигуристая, вульгарная в своем откровенном халате цвета фуксии, — и с усмешкой меня оглядывает.
— Да ты вконец оборзела, девчонка сопливая! Думаешь, раз папаша у тебя тюфяк, то ты так и будешь рулить им? Лафа закончилась, тю-тю, поняла? Теперь я здесь главная!
Осознание окончательного краха нашей жалкой семьи — одинокого пьянчужки с дочками, — обрушивается на мою голову, как ведро ледяной воды. Лицу становится холодно. Должно быть, я сильно побледнела.
Если прежде у меня оставались какие-то надежды на то, что с мачехой удастся со временем наладить контакт… что она найдет работу и вообще как-то сподвигнет отца на реальные действия по улучшению нашей жизни… то после этих слов всё меняется.
Если бы я была одна, то могла бы как-то перетерпеть ее соседство, пока финансово не встану на ноги. Но у меня есть сестрёнка. Она слишком маленькая, чтобы понимать разрушительное влияние такой женщины на неокрепший ум… и тлетворное влияние ее дочерей, которые начнут захаживать сюда регулярно, как к себе домой. А то и переедут. Ведь мой папаша точно возражать не будет, а мое мнение никого не интересует.
Я долго смотрю в насмешливые глаза Альбины. Она знает, что я понимаю новый расклад в нашем доме. Знает, насколько я бессильна. Знает, что мои руки связаны заботой о сестре.
— Чего молчишь, воды в рот набрала?
Не отвечая, я медленно выхожу из кухни. За дверью ванной по-прежнему слышна возня любвеобильной Лики с ее парнем, охи и вздохи. На ходу достаю из кармана свой маленький кнопочный мобильник и набираю знакомый номер.
— Люда?
— Привет, Кать, — отвечает она, слегка задыхаясь от быстрой ходьбы. Слышен звонкий цокот каблуков по асфальту. — Я тут в клубешник один иду потанцевать, отдохнуть. Хочешь со мной?
— Я не могу. Слушай… Помнишь, ты говорила, у тебя знакомая комнату тут неподалеку сдает недорого? Там предложение ещё в силе?
— Да, комната ещё свободна. Я тебе контакты сброшу, — голос Людки становится серьезным. — Чего стряслось-то, Кать?
— Потом расскажу. Спасибо тебе, — в горле у меня стоит ком, и из-за него говорить тяжелее с каждой секундой. — И… хорошо повеселись там, Люд. Пока.
Я отключаюсь и быстро выскакиваю на лестничную площадку. Там приваливаюсь спиной к стене и медленно сползаю на корточки. Меня душат слезы. Я пытаюсь удержать рыдания, прижимая ко рту ладонь, но у меня не получается.
Хоть бы Настюша ничего не услышала…
Мобильник, судорожно сжатый
