Отдай, детка! Ты же старшая! (СИ) - Козырь Фаина

начинала облетать, подсветка выгодно оттеняла появившееся осеннее разноцветие, и во всем воздухе было разлито странное безмолвие и умиротворение. Философское спокойствие опустилось и на Даринку. Тревоги и поражения сегодняшнего дня показались такими мелкими и незначительными, что она самой себе улыбнулась. И сразу захотелось не домой, а под крылышко к Ване. И только она подумала о нем, как всё в окружающем пространстве словно изменилось — появилось такси, которое по неведомым дорогам объезжая центр, в три счета довезло ее до пименовского дома. Она даже не успела позвонить, а он уже распахнул дверь, с радостной улыбкой втягивая ее в квартиру и тут же целуя.

«Да! Все снова обрело гармонию», — подумала спустя два часа счастливая Даринка, засыпая на любимом плече.

***Заранее прошу прощения у поклонников Н.Баскова. Автор относится к нему нормально, хотя и не слушает, но вот моя героиня, в силу ее специфических вкусов, данного певца не переваривает.

Глава 8

Дни текли. Даринка погрузилась в работу, и все тревоги метущейся неуверенностью души были вскоре позабыты. Проекты сданы. Выплаты по ним и премиальные получены. Снова поиск, налаживание связей, выход на соседнюю область и сладкие ночи с Ванечкой. В общем, жизнь!

С Лилькой они подружились всерьез и надолго. Резенская так извинялась за испорченное воскресенье, что подарила Горяновой билеты в старую Мариинку на балет Минкуса «Дон Кихот» и оплатила той прямой рейс на самолете туда и обратно. Даринка жест оценила и предложила Эльке разделить на двоих такое невероятное приключение. А сама мысленно вздохнула оттого, что Ванечка точно с ней не поедет. Он балет не любил, да и как можно любить то, что видел только в школьную пору, изредка бывая на утренних спектаклях уездного театра, где не первой свежести балерина, выполняющая несложные па, с глухим стуком мамонта — переростка привычно опускалась на запыленную сцену.

А вот для Даринки балет был мечтой. Она смотрела все передачи канала «Культура», связанные с ним, за баснословные деньги покупала билеты, еще будучи студенткой, когда столичные звезды, делая чёс по городам и весям России, заглядывали к ним в город на огонёк.

Поэтому день 10 ноября она ждала, как манны небесной. И он вот — вот должен был наступить. Лилька обсуждала с Даринкой их питерский маршрут: девчонки прилетали днем, и у них до спектакля оставалось семь часов чистого времени, которое хотелось потратить с толком. И Даринка уже предвкушала, как увидит воочию в Русском музее одну из поразивших ее когда — то хулиганских картин Михаила Ларионова «Венера».

Добрые мысли, как всегда, прервали. Позвонила Элька, чтобы в слезах сообщить, что «эта паскуда, с которой Володька тогда целовался» порвала то самое итальянское платье и выдрала Эльке большой клок волос.

— Сильно?

— Порвала? — горестно всхлипнула Элька.

— Да нет, — привычно спокойно отозвалась Горянова, — я про волосы твои.

— Да не очень, — жалостливо ответила та, — но я тоже в долгу не осталась! Я ей нос расквасила. А платью каюк! Эта дрянь, что не порвала, то своей кровью вампирской угваздала. Я стирала, а она все равно осталась!

— Молодец! — равнодушно выдала Даринка.

— Кто молодец? — насторожилась мелкая.

— Ты молодец! Ты ведь действительно изо всех сил пыталась его спасти? Значит, молодец! Все, что могла, ты уже сделала…

— Ты ведь не обижаешься, Даринуш? — Элька подозрительно шмыгнула носом.

— Нет, — спокойно ответила Даринка, — я уже привыкла. Что — то еще, Эль?

— Да! — растерянная отсутствием отповеди, Элька забыла, что хотела сказать.

— Эля, — поторопила ее Горянова, — я занята, так что, если есть, что сказать, слушаю, говори!

— Даринуш, у меня ведь День рождения через месяц.

— Я помню.

— А можно, ты вместо подарка оплатишь узким, таким узеньким — преузеньким, вот такусеньким кругом поход в «Злату Прагу»?

Даринка только выдохнула:

— Это дорогое местечко, Эль! Боюсь, я в том месяце не потяну! У меня проекты только намечаются, и в декабре предполагается голый оклад. А мне еще жить и новый год встречать… Подарки опять же…

— А я все придумала! — от слез в голосе мелкой не осталось и следа, лишь непробиваемый энтузиазм. — Там в будние дни до 16. 00 огромная скидка, вот мы и отпразднуем днем. К тому же там есть ланч от шефа по вполне приемлемым ценам, а я всем потом буду хвастать, что в самой «Злата Праге» День рождения справляла.

— Ладно, — не стала спорить Даринка, — я подумаю. Позвони мне вечером.

— Ты самая лучшая! — завизжала в трубку Элька и, не прощаясь, отключилась.

А Даринка пробурчала себе под нос:

— Ох, знаю я этот твой узенький круг! Человек двадцать, не меньше!

— Даринела Александровна! Прямо завидно! Кто б меня так любил, как ты свою Эльку! — вмешался Савелов, невольный свидетель родственного разговора и дальнейших морально — финансовых терзаний своей любимицы. — Так уж и быть, ради аттракциона вашей сестринской щедрости могу выписать в декабре Вам январский оклад вперёд. А то, боюсь, маленькая гулянка вашей сестры в «Злата Праге» влетит в серьезную копеечку, и вас оставят мыть посуду там на ближайший год в качестве компенсации.

Даринка хмыкнула:

— Вот за то Вас и не любят, Роман Владимирович, что Вы все альтруистические порывы посыпаете пеплом легкой зависти, смешанной с ненавязчивым цинизмом.

— Горянова, ты чего — то замудрила! Перестала выражаться нормальным языком, доступным миллионам простых граждан эРэФ. Это на тебя так действует приближающийся Питер и старинная Мариинка?

— Уже разнюхали? Быстро!

— Горянова! Аналитику включай! Я тебе и Резенской вчера отгул на пятницу подписывал. И Лилия Павловна, между прочим, более разговорчива была, чем ты!

— Это она Вас плохо знает, Роман Владимирович, поэтому по детской привычке болтает с кем ни поподя, а знала бы, что вы страшный Серый волк, то пирожки, красную шапочку и карту местности заховала бы куда подальше!

— Ой! Будоражишь ты мою кровь, Горянова! Подстегиваешь мужской интерес к своей сопернице аллюзией к моим темным подростковым фантазиям. Зачем вот только?

— А поиздеваться! — Даринка осклабилась. — Лилия Павловна мне в приватной беседе как — то призналась, что Вы не в ее вкусе, так что мы в пятницу — в полёте, а Вы — в пролёте!

— Злая ты, Горянова! Никакого снисхождения к моим пожилым летам, — сказал Савелов, довольный, как удав, привычной перепалкой с Даринкой.

Уходя, он не удержался и, наклонившись, чмокнул Горянову в лоб. Та уж настолько была привычна к его всевозможным реакциям, но тут даже она удивилась, если не сказать больше. Олька Завирко, всегда с удовольствием следившая за их пикировками, хмыкнула:

— Все, Горяныч, тебя перевели из категории «ух, какая женщина», в категорию «уси — пуси, лапуша». А это первые признаки приближающегося слабоумия и, как следствие, марша Мендельсона! Так что я бы твоему Ванечке посоветовала держать ухо востро! Савелов — грозный соперник.

— Завирко! Иди в п… в портмоне со своими эротическими фантазиями!

— Фу, как грубо, Горянова, а еще интеллигентка в полупервом поколении! Ладно, я тебя предупредила, если что! Не удивляйся, когда найдешь рано поутру коленопреклоненного Савелова. Кстати, предательница, из Питера мне магнитик привезешь!

Даринка кивнула и по уши погрузилась в работу. До отъезда нужно было еще очень многое сделать.

— А почему предательница? — вдруг с большим опозданием дошло до нее, и она крутанулась на стуле, чтобы лучше разглядеть подругу.

Та горестно подперла подбородок рукой и выдала голосом Надюхи из фильма «Любовь и голуби»:

— Так ты теперя не со мной, а с Лилькой — разлучницей уезжаш! И у нас тякучка, така страшна у нас тякучка, и в груди прям жгёт, прям жгёт!

Горянова прыснула от смеха:

— Ладно, Оль, я исправлюсь, вернусь домой, в семью и привезу тебе из Питера что — нибудь посущественнее магнитика.