Чёртов мажор (СИ) - Левина Ксюша

— Нет-нет… Просто знаешь, если бы он ушёл, мне бы стало легче, — я скомкала полотенце и кинула его на барную стойку.

— Я была бы свободна. Я очень молода, мне нет тридцати. Я бы жила как хотела, воспитывала детей как хотела. Ела что хотела, пила что хотела. Спала с кем хотела. Не ждала бы, когда он войдёт в спальню и скажет, что устал. Не видела бы его хмурое лицо.

— Марк…

— Не такой? О да, он на людях всё тот же озорной пацан, который выкрал меня ночью из дома и потащил наутро в ЗАГС. Озорные пацаны взрослеют. И это происходит очень неприятно и резко. Теперь он бизнесмен, у меня домище, а не однушка, и для мужа я скуШная.

— Как ловко ты переиграла, — медленно произнесла Маня, уже понимая, что говорить дальше не о чем. Она сейчас уверена, что я — притворившаяся хищником жертва. Что сейчас я хочу жалости. Она, увы, не понимает главного — то, что для неё длилось три дня, для меня было десятилетием. Она не понимает, что в своей драме я плаваю, как рыба в воде. Не помогут мне психологи и мнения со стороны, только я сама себе помогу. — Нель, это всё тебя не оправдывает.

— Нет. Не оправдывает. Я поступила, как сука. А потом сделала это снова, когда лишила тебя возможности меня обвинять. Но я так устала, что мне… по*уй, милая. Такой вот треш случился в твоей жизни, но с другой стороны, я же только чуть подпортила вашу сладкую вату. Продолжайте, как начинали. Ты немного повзрослела… вроде. Да и папенька с вами смирился. Куда ни плюнь — вы в плюсе. Так и быть, можешь со мной какое-то время не разговаривать.

И я ушла, оставив Машу в кухне.

А потом вернулся Марк, и случилась последняя наша встреча. Как трагично. Будь это кино — он уходил бы под печальную песню, а я бы смотрела ему вслед, а по моей чёрно-белой щеке бежала бы слеза.

Он отдал Мане своё обручальное кольцо “на чёрный день”. Оно правда дорогое, надеюсь, она распорядилась им правильно. Потом машина Марка загудела, и он уехал, а за окном уже закончился дождь, уже отлила вода и отжурчали по тротуарам ручейки. И уже светало, когда он стал жертвой какой-то долбанутой семьи Ильиных. Жёнушка Ильина решила, что пора самовыпилиться коллективно, крутанула руль и попыталась въехать в опору железнодорожного моста, а заодно зацепила две машины.

В одной ехал Марк. В другой — молодой паренёк Егор, ему не повезло больше всего.

И вот сижу я на полу и думаю — это же случилось буквально только что, вот только Марк был жив-здоров и ехал в машине, а теперь его везут в больницу, и я даже знаю все подробности случившегося. Как быстро всё работает, как поразительно ярко я нарисовала себе эту картинку. Только что… Марк был жив-здоров.

Только что.

Депрессивно как-то.

Я смотрю на штукатурку и пыльный стол и понимаю, что несколько минут назад был цел стол и был цел Марк. Муж и жена — одна сатана…

София Марковна сидит напротив меня и морщится, глядя на полную разруху в нашей кухне. Мы вернулись из больницы полчаса назад и за это время не проронили ни слова. Дети вели себя как шёлковые, даже Егор торжественно молчал, и от этого становилось страшно — Егор вообще никогда не молчит. Он болтает даже во сне. А сейчас все трое сидят в детской и спокойно занимаются своими делами, и хочется пойти и заставить их шуметь, и от этого всё тело немеет, тяжелеет, в горле копится тошнота.

— Как погано, — признаюсь я ненавистной мне женщине и вижу, как её аристократическое идеальное лицо смягчается.

Она кивает.

— Смущает тишина? — вдруг очень понимающе спрашивает она, и я киваю.

Не хочу поражаться этому внезапному сеансу телепатии, но я так благодарна свекрови, как не была никогда.

— Не то слово…

— Кто разбил стену? — София Марковна снова смотрит на разруху, но на этот раз не с презрением, а с интересом.

— Я.

— Хорошо, — кивает она. — Хорошо…

— Это бред, но у меня чувство, что я сделала это… в тот момент, когда…

— В тот момент, когда Марк попал в аварию… Я впервые разбила целый сервиз во время ссоры с мужем! — вдруг на одной ноте, закрыв глаза, сообщает мне свекровь и громко шумно выдыхает.

Это самое откровенное, что я слышала от неё за все десять лет. Мне начинает казаться, что я люблю эту дурную женщину с аристократическим лицом.

— Шок, — я моргаю, как героиня тупого ситкома. На фоне сейчас должны раздаваться аплодисменты и смех зрителей, а свёкр должен открыть дверь и встать перед нами такой весь потешный, встрёпанный, с последней целой тарелкой в руках. Ненавижу ситкомы.

— Согласна. Итак… Марк не в порядке. Ты говорила с врачом? — добродушной беседе объявлена кончина. Время смерти пятнадцать тридцать три — заказывайте панихиду. — Он многое забыл, у него вроде бы амнезия, и… он не помнит, что у него трое детей. Тебя он вроде бы помнит, по крайней мере, спросил о тебе, когда увидел меня, но детей — точно нет. Если мы сейчас вывалим на него это… — только бы стерва не назвала моих детей “недоразумением”! — Он попросту сойдёт с ума, ты согласна?

— Да, и что? Мне спрятать их где-то в подвале? Неплохая идея, как в “Цветах на чердаке”, будем травить их мышьяком и вывозить и дома по одному.

София Марковна закатывает глаза и отстраняется от стола.

— Хватит! — восклицает она. — Ты же знаешь, что…

— Ладно. Продолжайте, — перебиваю её, чтобы не нарваться на душещипательную речь о том, как она любит своих милых внуков. Я не уверена, что она точно знает дни их рождения, а Егора вообще считает плодом измены, а так ничего.

— Итак, я думаю, что… мы с Максимом, могли бы взять их и поехать в отпуск к твоему отцу. Он, кажется, сейчас в Испании.

И снова я охреневаю. Только что кто-то благословил эту семью, и всё перевернулось вверх тормашками? Скажите, что да! София Марковна собралась к моему папеньке и его молодой жене Ларе в Испанию с моими детьми?

— Вы серьёзно?

— Да. А вам с Маркушей нужно время. Ты его подготовишь, всё расскажешь, может, он вспомнит… Мы попросили квартирантов освободить его старую квартиру, помнишь её?

— Помню, — я не уверена, что произнесла это вслух. Кажется, только мысленно.

— Так вот, его из больницы отпустят, и мы его туда привезём. Вы с ним пообщаетесь, заново познакомитесь.

— А если не выйдет?

— Будем решать проблемы по мере поступления. Мы вообще пока не знаем, что он помнит, а что нет. Пообщаешься с ним и всё поймёшь.

— Почему вы мне позволяете? Сейчас же идеальный момент для лихого злодейского плана, — мой голос не дрожит, я спокойна. Я немного не в себе.

— Не знаю, — тихо отвечает София Марковна. — Ты же думаешь, что я тебя ненавижу?

— Пожалуй.

— Если честно, большую часть времени да. Но что в тебе хорошо, так это честность. Абсолютная. Я никогда не боялась от тебя удара исподтишка. И всегда знала, что ты не за деньги с Марком, а просто… не знаю… назло всем, что ли.

— Хрен редьки не слаще, София Марковна. А теперь я хочу кое-что сделать.

— Не обнять меня, я надеюсь?

— Матерь Божья, какая чепуха! Нет, напиться.

— Хорошо, — серьёзно кивает София Марковна и скидывает кремовый пиджак. — Я позвоню Максиму, чтобы забрал детей.

— А вот это правильно. Идём-ка на улицу, тут слишком грязно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Старая квартира почти не изменилась. Всю мебель в ней заменяли, исходя из очень простого правила: чем проще — тем лучше, так что если она и менялась, то ровно настолько, насколько у “Икеи” менялся ассортимент. Десять лет назад я впервые вошла в эту просторную по меркам среднестатистического россиянина квартиру и думала, что никогда в жизни сюда не вернусь. Я так люто тогда ненавидела Марка, что руки мурашками покрывались от ужаса, что он решил что-то там мне доказывать и как-то со мной связываться. Сейчас я чувствую примерно то же самое.

Смешно, мы вернулись к началу.

София Марковна купила холостяцких продуктов, а я не удержалась и включила… “You're Beautiful” Джеймса Бланта.