Галина Маркус - Ноктюрн для капитана, или Меня зовут Оса. Любовно-фантастический роман
Лицо у него в отличие от обычных дорян длинное и продолговатое, хотя такое же белое, как и у всех. Поэтому он еще больше, чем они, напоминает привидение. Длинные бледные кисти рук сложены на груди в замочек, но вывернуты ладонями наружу – то ли в знак отторжения, то ли, наоборот, открытости и беззащитности. Темно-бутылочного, почти черного цвета глаза посажены глубоко, они огромные для землянина, но скорее средние при его размере головы.
– Здравствуйте, – произношу я по-дориански очень громко, словно имею дело с глухим, и делаю приветственный жест.
Пока я раздумываю, не стоит ли дернуть его за рукав, Чистый переводит на меня взгляд. Тут у меня возникает первая сложность. Я и не такие взгляды могу выдерживать, благо есть опыт с Дарк-Кэпом, но тут чуть было не смущаюсь. И нет, дело не в напыщенной галиматье, что он якобы видит меня насквозь и знает все мои грехи – с чего бы это? И даже не в том благоговении, которое я всегда к ним, к Чистым, испытывала, иначе стала бы я ради них… Просто для меня становится очевидным, что я отвлекла «человека» от важного дела. Вот, как если бы кто-то нес тяжелый предмет, но пришлось положить его в паре шагов от цели, а потом-то – опять поднимать…
Голова Чистого только что была занята чем-то сложным, иным, а теперь он видит препятствие, но не знает, откуда оно возникло, и что с ним делать. Его взгляд пытается поймать меня в фокус и навести на меня резкость. Кажется, ему это, наконец, удается.
– Мы прибыли сюда с Земли, – говорю я гордо и четко.
Он смотрит.
– Это такая планета. И у нас нет никакой крыши, – я показываю наверх. – И мы видим свое небо! И звезды. И солнце.
Он молчит.
Кураж мой начинает иссякать. Не знаю, возможно ли чувствовать себя большей идиоткой, чем я сейчас. Я уже готова пробормотать извинения, но тут краем глаза замечаю, что рядом стоит вся моя группа и… Питер. Он тоже здесь, смотрит на меня насмешливо; еще чуть-чуть, и покажет мне на мозги.
– Да, нет крыши! – в отчаянии повторяю я почти враждебно.
А Чистый вдруг отвечает. Голос у него оказывается шелестящим, серым, как его волосы.
– Ее снесло? – спрашивает он.
Я таращусь на него. Слышу чей-то смех; не оборачиваясь, понимаю, что это может быть только Виктор. Но Чистый не шутит, он ждет ответа.
– Нет, – бормочу я, – ее не было. Никогда.
Виктор хрюкает.
– Мы прилетели сюда, чтобы вас защитить. Мы, земляне, спасаем вас! – провозглашаю я, но голос мой будто протух.
Теперь его фокус наведен точно на меня. Меня тоже сейчас осмысляют, и мне не кажется это слишком приятным. Однако надо продолжать, потому что, если я замолчу, придется тут же спасаться от этого позора бегством.
– Конечно, нам за это платят, то есть можно сказать, что это доряне вас защищают, но мы, между прочим, тоже… мы рискуем жизнью. Вы хоть знаете об этом?
Почему-то я говорю «мы», хотя жизнью рискуют только такие, как я.
Но нет смысла вдаваться в подробности. Осмысление, похоже, закончено, и информация о землянах заняла нужную ячейку в его работе над будущим мира, если я вообще правильно понимаю то, что он делает. Что-то подозрительно быстро. Неужели мы такие неинтересные, или это просто побочное исследование? Надеюсь, он понимает, что я – не самое лучшее, что у нас есть, иначе земную цивилизацию ждет плачевный исход.
На лице у Чистого появляется подобие улыбки – губы его при этом пребывают почти в неподвижности, но мимика щек позволяет подозревать именно эту эмоцию.
– Спасибо, – произносит он.
Мне не слышится в этом никакой искренней благодарности. Вроде как «спасибо за внимание, вы свободны». Но почему Виктор давится и кашляет позади меня, словно поперхнулся? И тут я осознаю: Чистый поблагодарил меня на идеальном русском.
– Вы понимаете по-русски?!
– Не понимаю, – шелестит он, – понимать это слишком долго. Я знаю пока только все ваши слова.
Но я не вижу на его шее автопереводчика, а руки у него не светятся, они так же сложены на груди, и, похоже, у него нет никакого коммуникатора. Да и вообще, откуда ему знать, какой из земных языков – мой родной? Однако сейчас надо спросить главное, раз уж со мной говорят.
– Вы не боитесь… – я невольно сама перехожу на русский, – не боитесь этих тварей… то есть мутантов?
– Они не живые, – следует ответ. – Я их не понимаю и не вижу.
– Неживое не движется! – возражаю я. – Вот, например, звери…
– У живого есть душа. У этих она погибла, а движется только тело.
– А, знаю, зомби и так далее. А я… я все равно… мне страшно, когда они приближаются. Они ненавидят меня… вас… Разве вы не знаете? Не чувствуете?
– Ненавидеть способно только живое, – возражает он мне по-прежнему на чистейшем русском. – А их больше нет. Они виноваты не больше, чем камень или гроза. Ты боишься грозы или камня? Ненавидишь их? Они тоже приближаются и могут тебя убить. Мы не можем думать об этом, иначе нам некогда будет учиться понимать живое.
Глупости, думаю я. Конечно, они ненавидят. Иначе что я тогда ощущаю?
– Но я… я же чувствую! Я их слышу! Они…
– Зеркало тоже смотрит, – непонятно отвечает Чистый.
На его лице снова появляется подобие улыбки, и я понимаю, что разговор закончен. Он не двигается с места, не делает никакого знака, но фокус его глаз больше не направлен на меня, его взгляд ушел.
Я пячусь назад, врезаюсь в Виктора, который стоит ближе всех, готовый меня защитить. Он берет меня за руку и решительно отводит подальше от общих глаз. Все тоже расходятся: представление закончено. Глупая земная девчонка помешала Чистому в его сложном великом деле, требуя от него благодарности, и он даже снизошел до разговора с ней, практически объяснив, что в ее услугах вовсе и не нуждается. И вообще, извините, сильно занят.
Красная, я стою чуть в стороне от своих, не прислушиваясь к обсуждению. На Питера я не гляжу, но уверена, что он нарочно не сводит от меня глаз – никакого такта! Кажется, они решают, надо ли им сопровождать Чистого, или его охрана справится сама. Хотя, казалось бы, решать это надо мне, дело ведь не в охране, а в том, почувствую ли я приближение твари. А мне сейчас вовсе не хочется его защищать! Раз ему не страшно, пускай себе пребывает в астрале. У меня, между прочим, выходной.
Но ведь он же не виноват, с укором говорю себе я. Он просто не способен заниматься такими делами, защищать себя, думать о безопасности. Именно поэтому мы и здесь. И наша миссия от этого еще более героическая – ведь спасать того, кто даже не сможет этого оценить, кто тебе… гм… не очень-то теперь и приятен – это высшая степень добра и жертвы! Наверное, на моем лице что-то отражается, потому что я встречаю взгляд Питера и вспыхиваю еще больше. Он смотрит на меня все с тем же насмешливым прищуром.
– Что? – грубо рявкаю я.
– Выражение оскорбленного достоинства мне нравилось больше.
– Больше чего?
Питер подходит ко мне вплотную и шепчет на ухо:
– Больше просветленного лика идиотки.
И хотя мне ужасно хочется сейчас ударить его, но, когда он так близко от меня, и я чувствую его дыхание, поцеловать его мне хочется, увы, гораздо сильнее.
***– И, кстати, крышу над этим городом и правда пару раз за историю сносило – это была природная катастрофа, – рассудительно говорит Леди. – А почему ты смеялся?
– О чем вообще речь-то была? – любопытствует Плав.
Я только сейчас соображаю, что, кроме Виктора и, возможно, Питера, полностью наш разговор никто не понял. Виктор довольно точно пересказывает нашу беседу остальным, но, похоже, перевод ничего не проясняет.
Плав уже связался с Управлением, и нам разрешили Чистого не сопровождать. За охрану нам не платят, для этого есть доряне, а наша миссия состоит в поиске и обезвреживании тварей. Возражать я не стала, героические мысли сегодня с трудом удерживаются во мне.
Хотя я немного тревожусь. Неужели он и впрямь не чувствует приближения тварей? Получается, тут у меня явное перед Чистыми преимущество. Понятно, почему они раньше гибли в таких количествах. Мне сразу становится жаль «своего» Чистого, но ходить за ним по всему городу в свой выходной и наблюдать, как он часами стоит, осмысляя реальность… Короче, альтруизм альтруизмом, но сейчас ему явно ничего не угрожает.
Мы идем к выходу из парка пешком, не становясь на дорожку. Все уже забыли о происшествии и теперь с восторгом обсуждают охотничий аттракцион.
– Этот парк примиряет меня с Дорой, – заявляет Леди. – Если бы не он, решила бы, что Дора безвозвратно отстала от всех планет.
Я хмурюсь. Примиряет он ее, видишь ли! Иногда Леди и ее манера говорить меня раздражают. Кстати, Леди – ее настоящее имя, так ее назвал сентиментальный отец.
– Ничего не отстала! – горячо возражаю я, и плевать, что слушает Кэп. – Она… она все это освоила, но отказалась от… она просто двигается в другом направлении! У них есть Чистые… и это уже о многом…
