Алексей Чурбанов - Грешники

— А вот и нет. Я уже родилась. Ты просто не заметил, что я родилась заново. Я не такая, какой была, когда мы познакомились. Сама не понимаю, какая. Надеюсь, что лучше.

— А ты мне нравилась и такой, какой была.

— Нет, нет, что ты.

— Ну ладно. Заново так заново, — великодушно согласился Шажков. — Принимаю тебя новую. И думаю, что ты права — нужно отдохнуть. Бери академический отпуск и поезжай домой. В аспирантуре это допускается, а устроить я помогу.

— Аспирантура — это такая ерунда, Валя, — тихо, как самой себе, сказала Лена. — У меня мама болеет, вот что важно. За мной грехов самых мерзких целый лес стоит. За мной убийство, и не одно, вот что важно. Удивляюсь, почему у меня язв на лбу ещё нет. Господи, лучше бы были!

— Не наговаривай на себя лишку, — строго предупредил её Валентин, — а то я про себя такое расскажу, тебе худо станет.

— Разве это лишку? — не слыша Валентина, продолжала Лена. — Я за детей своих не родившихся вину чувствую. И за Диму вину чувствую. И за тебя вину чувствую.

— Всё! Хватит.

— Да, хватит, хватит! Прости меня, Валя. Отпусти меня. Я не готова ещё для тебя. Мне нужно время.

— Я отпущу тебя, но бросить не могу.

— Спасибо…

— Причём здесь спасибо? — возвысил голос Шажков. — Я люблю тебя, понимаешь? Как я могу тебя бросить, если я люблю тебя? Я! Тебя! Люблю!

Здесь должны разверзнуться небеса, засверкать молнии, обнажая взволнованное лицо нашего героя: Валентин Шажков в полный голос признался в любви! Он признался в любви женщине, которую любил с первой встречи и которая (он это знал) сама любила его без памяти. Вот только не поздно ли?

Лена почувствовала необычность сказанного и того, как это было сказано. Она встала из-за стола, быстро подошла к взволнованному Шажкову, провела рукой по его волосам и естественным материнским движением прижала его голову к своей груди. Валя поймал её руки и стал целовать. Она трогала пальцами его щёки, нос, уши, а он всё не мог остановиться и громко повторял: «Я тебя люблю, я тебя люблю». Лена нагнулась, прижалась щекой к его щеке и, казалось, слушала Валины признания как музыку.

Через какое-то время Валентин отстранился, встал и подошёл к окну. Она, как тень, последовала за ним и встала, замерев, позади него. Валя смотрел на глухую стену соседнего здания, ещё недавно радовавшую его своим петербургским колоритом, и не находил в себе прежней радости.

— А ты меня любишь? — не оборачиваясь, спросил он.

— Больше жизни, — ответила она из-за его спины, и в это нельзя было не поверить.

Валя быстро повернулся и спросил:

— А почему же уезжаешь?

— Я хочу быть достойной тебя.

— Опять двадцать пять, — начал было Шажков и запнулся, заметив в глазах Лены зарождающийся протест.

— Давай детей родим, что ли, скорее, — в сердцах сказал он, — и ты свой грех искупишь, и он не будет тебя больше тревожить.

— Обязательно.

— Х-хех! У нас не так много времени. Не очень ведь пока получается.

— Всё получится.

— Ладно! Всё! Хорошо! Кто тебя только подкинул на мою голову такую упрямую… Хорошо! Я тебя отпускаю домой, но не отпускаю от себя. Считаем это временной передышкой. Мне тоже нужно собраться с силами и с мыслями. А то я себя чувствую, как потрёпанный… петух.

Лена улыбнулась одними губами, но Шажков прямым взглядом снял у неё с губ улыбку и серьёзно сказал:

— Смотри, а то приеду к тебе жить.

— Я об этом даже мечтать не смею.

— А здесь тебе плохо, да? — не удержавшись, язвительно спросил Шажков.

— Не в том дело, — тихо произнесла Лена. — Ты не понимаешь, Валя…

И посмотрела на него взрослым взглядом, который вдруг стал затухать, как свет в концертном зале. Она стремительно уходила в себя, и Валентин понял, что на сегодня разговор окончен.

Шажков не удивился происшедшему. Он ожидал чего-то подобного. Вся логика событий последних двух месяцев вела к этому, и гибель Димы Стрепетова просто поставила точку, завершив определенный этап в жизни каждого из них и в их совместной жизни. Было ясно, что жить так, как будто в последние месяцы ничего не произошло, не получится. Шажков ни секунды не сомневался в том, что с отъездом Лены их совместная жизнь не кончится. Так ли это? А как жить раздельно? И как быть с мечтами об интеллигентской семье? А дети? Эти вопросы, задаваемые Шажковым самому себе, повисали в воздухе: ответа на них не было.

При этом Валентин не чувствовал себя ни расстроенным, ни растерянным. Наоборот, он мобилизовался и в один день организовал Лене академку. Он не прятал взгляда от коллег, не понимавших, что происходит, и не знавших пока, как реагировать: радоваться или соболезновать.

Шажков купил Окладниковой билет на междугородный автобус до Боровичей и помог собрать вещи. Выдал ей деньги из совместного бюджета, и они вместе обсуждали, куда спрятать такую сумму, чтобы обезопаситься от неприятностей.

Вечером накануне отъезда вышли погулять на Стрелку. Всё было на месте: и острая невская волна, и лёгкий морской бриз в остывающем воздухе, и тёплый гранит набережной, и сонм разномастных туристов около Ростральных колонн. И Валя с Леной — взрослой, ответственной и любимой женщиной, которую он взялся защищать до конца жизни, хотя бы даже и от самого себя.

— Я разберусь с делами, защищу клиента, получу деньги и приеду, — говорил Валентин Лене, — мы поживём немного с мамой, а потом снимем квартиру. Или купить квартиру, а? Боровичи ведь не Питер, цены не зашкаливают. Климов ещё научную работку хочет подкинуть. В общем, посмотрим — есть перспективка. А ты отдыхай пока от меня и от жизни.

Лена шла рядом и улыбалась. У них обоих появилось одинаковое ощущение начинавшейся новой жизни — вдали друг от друга. И Валя, к своему удивлению, не чувствовал в этом ничего противоестественного, никакой натяжки, ничего плохого. Да и уверен был, что это ненадолго.

5

Лена уехала, и Валентин Шажков почувствовал успокоение от того, что его любимая теперь была на своей малой родине в надёжных материнских руках.

Они разговаривали по телефону каждый день, её голос звучал волшебно, и в нём появились нотки уверенности и спокойствия. Как будто человек долго ходил по скользкому льду и наконец выбрался на крепкую почву. Лена с воодушевлением рассказывала об обычных житейских делах, радостях и проблемах, которых (как понял теперь Валентин) она лишена была в большом городе: возвращение привычного уклада домашней жизни, работа в саду, уход за мамой, косметический ремонт на кухне, посещение родной школы, встречи с подругами, словом, всё то, что даёт малая родина, протягивая мостик из детства в зрелость, охраняя от разрушительного воздействия житейских бед и неурядиц, сохраняя чистоту и целостность души.