Авраам Иехошуа - Любовник
– Что случилось с другой машиной? Ничего, задел слегка, небольшая царапина.
Если бы он столкнулся с ней, а не налетел на дерево, может, обошлось бы, конечно, для него, ха, ха, потому что ту машину, наверно, разбило бы вдребезги, какая-то древняя коробка, малюсенькая такая, ну и, конечно, человеческие жизни. Но что удивительно, это были религиозные – старик раввин и молодой человек с совершенно черными пейсами. Нетурей карта[55] или близкая к ним секта. Комедия ошибок. Какого черта они околачиваются посреди ночи у аэропорта? Они остановились, оба вышли из машины, не стали подходить слишком близко. Только убедились, что он смог выбраться из обломков и стоит на ногах; старик сказал тихо и хладнокровно:
– Господин знает, что он виноват… Что я мог сказать им?
– Да, я виноват…
Черт их побери, этих сионистских ненавистников. Даже не спросили, не нуждаюсь ли я в помощи, словно боялись застрять тут со мной.
Наим уже начал освобождать трос. Подул прохладный ветер. Вызволить машину будет нелегко. Лучше отослать отсюда директора, чтобы не мешал. Я убеждаю его поехать домой. Он сразу же согласился, совсем валится с ног. Подошел к двум йеменцам, попрощался с ними, записал в записную книжку их имена и обещал послать им какую-то книгу, очевидно свою, в продолжение беседы. Мы останавливаем машину, сажаем его и отправляем на север.
Теперь можно без помех изучить ситуацию. Одно из передних колес застряло в расщелине, схвачено деревом намертво. Наим ползает между деревом и смятым передком, пытаясь снять колесо, я подаю ему инструменты. Хороший он парень. Что бы я делал без него? Возится целый час, пока ему не удается снять колесо, вылезает весь потный, берет конец троса, привязывает его к своему поясу и снова ползком пробирается к нутру машины. Директор чудом остался в живых. Дафи не очень ошиблась, он действительно мог погибнуть. Он и сам еще не понял, чего избежал.
Мы начинаем тянуть машину. От нее отрываются отдельные части – фара, крыло. Наим говорит мне, как поставить тягач, под каким углом, этот мальчишка уже приказывает мне. Но какая разница, главное – кончить с этим делом поскорее и вернуться. Наим подходит к крану и начинает оттягивать машину от дерева, но дерево не желает отпускать свою добычу, ветви ломаются, но цепко держат ее.
Небольшая кучка людей молча смотрит на нас. Быстро светает. Щебечут птицы. К тягачу привязана разбитая машина, покрытая листьями. Странное зрелище. Машины, едущие по шоссе, замедляют движение, люди с любопытством выглядывают из окон. Кто-то остановился. «Сколько убитых?» – спрашивают у Наима, но тот даже не отвечает.
Его одежда испачкалась и порвалась, руки в царапинах, лицо в копоти, но ничего не скажешь, чему-то он научился во время наших ночных поездок. Теперь он прикрепляет машину дополнительными тросами, я отвожу тягач в сторону.
Уже почти светло. Наим идет собирать инструменты, погасить фонари на дороге, собрать отвалившиеся части. Я стою на месте, не двигаюсь, умираю от усталости, курю сигарету, одежда намокла от росы. Наим подходит ко мне и показывает какой-то кусок железа, часть оторванного крыла.
– Это тоже от машины?
– Нет, это, наверно, от другой.
Он хочет бросить кусок в траву на обочину, но я вдруг останавливаю его. Что-то в этой железке кажется мне знакомым. Я хватаюсь за нее. Ну конечно, я знаю, что это. Кусок крыла от черного «морриса». Та же модель. Уж мне ли не разобраться даже по отдельной части, какая это модель. Я взбудоражен. Быстро светлеет.
Утренние испарения исчезают. Будет хамсин. Я стою на дороге, в моих руках кусок крыла. Хотя и черный, но принадлежит «моррису-47». Наглядное и явное свидетельство. Я рассматриваю его, верчу в руках, на нем капли росы. Наим растянулся на насыпи около меня, смотрит на меня раздраженно. Не понимает, почему я тяну. Я рассматриваю краску, покрашено грубыми мазками, непрофессиональная работа.
– Маленькую отвертку… – шепчу я.
И вот отвертка в моей руке. Я осторожно соскребаю слой черной краски, ошметки ее падают на землю. Под ним обнаруживается голубой слой, цвет «морриса», который я безнадежно ищу еще с войны.
Дрожь пробирает меня…
Наим
Что это с ним? Схватил кусок железа и втюрился в него, не хочет расставаться. Дурак или сумасшедший? А был для меня как Бог.
Ну до чего же я устал. Он-то ничего не делал. Уже не работает, пальцем не шевельнет, даже советы перестал давать. Уверен, что я все могу сделать и без него. Тросы, узлы, кран. Он еще не успеет ничего сказать, а я уже знаю, что он думает, и делаю сам. Если бы ему пришлось возиться тут самому, машина еще висела бы на дереве. Голова его в другом месте, сразу видно. Все время осматривается вокруг, как будто ждет сам не зная чего.
Болен он, что ли? Ощупывает кусок железа, точно я дал ему золото. Уже утро, что он себе думает? До каких пор мы будем тут торчать? Еще немного, и я усну. Такой тяжелой работы мне еще не приходилось делать. Этот старик прямо всадил ее в дерево, совсем разбил машину, я до сих пор не понимаю, как это он остался жив. А я в клочья себя изодрал, ползая под машиной, весь поцарапался. Для чего? Если бы хоть Дафи была рядом. Йя, алла, вдруг я почувствовал ужасную тоску по ней. Но ее нет, не существует для меня, не стоит и думать.
Чего ему нужно? Стукнуло его, что ли? О чем он думает? Хоть бы дал немного денег. У него денег куры не клюют, а я сделал ему настоящую квалифицированную работу. Думает, если он дает мне иногда сто лир, то этого мне достаточно? Что такое сегодня сто лир? Я уже привык сорить деньгами, так просто, на ерунду могу истратить зараз двадцать-тридцать лир; что-нибудь поесть; кино, немного фисташек, пачка «Кента». Возвращаюсь домой, а у меня в кармане только медяки. Еще хорошо, что я пока не курю сигары и не приглашаю женщин в кафе. Пусть по крайней мере даст деньги. Когда-то я брал их с опаской, со страхом, теперь запросто хватаю и сую в карман. Что тут такого? Еще не было случая, чтобы его кошелек опустел из-за меня.
Ну, что там с ним? Пусть берет это железо домой и возится сколько влезет. Зачем терять время? Разбитая машина подвешена к крану, вся в листьях. Неудивительно, что люди замедляют ход и смотрят на нее с любопытством, всматриваются, нет ли крови.
– Сколько убитых? – спрашивает кто-то.
Только это их и интересует. Убитые. Я не отвечаю. Нечего мне с ними разговаривать. Машины не жаль никому. Страховое агентство заплатит безо всяких. Еще и починят ее, я уже видел в гараже машины в куда худшем состоянии, режут их пополам, точно пирог, притаскивают половину от другой машины и сваривают две целых половины – получается новый автомобиль. А в гараже праздник, все стоят и смотрят, как колдуют над этими половинками, красят заново – и новая машина готова. А потом посылают ее на продажу в Тель-Авив.
