Несомненно ты - Джуэл Э. Энн
Ни за что, блин!
Оушен улыбается, глаза светятся. Она такая девочка в отличие от своей мамы. И все эти кружевные, атласные и тюлевые платья, что окружают её, включают в ней режим принцессы. Честно говоря, я не хочу помогать со свадьбой Лотнера и Эммы, но когда меня разлучают с моей дочерью, я начинаю беситься.
— На другой стороне улицы есть кофейня. Занимайтесь своими делами, а потом приходите туда, когда закончите, — Лотнер пытается утихомирить ситуацию, пока мой гнев не вырвался наружу.
Посмотрев на Оушен ещё раз, я наклоняюсь и целую её.
— Люблю тебя. Я буду прямо через дорогу, хорошо?
Она кивает и идёт за Эммой вглубь магазина.
Я разворачиваюсь и смотрю на Лотнера, не сумев скрыть своё нахмуренное выражение лица.
Он открывает дверь и жестом предлагает мне выйти.
— С ней всё будет нормально, — бормочет он, пока мы переходим улицу.
Я разворачиваюсь сразу же, как только мы переходим через дорогу.
— Не смей! Не смей мне говорить этого. Ты знаешь её всего лишь две грёбаные секунды. Понятно, что ты пока не можешь этого уяснить, но чем дальше я от неё, тем мне сложнее дышать. Так что только попробуй заставить меня чувствовать будто моё беспокойство за неё — это какая-то чрезмерная реакция. Понял?
Он выставляет руки перед собой.
— Понял.
Я прохожу мимо него, и он успевает подойти, чтобы открыть дверь кофейни.
— И, кстати, кто же виноват в том, что я знаю свою дочь «грёбаные две секунды»? — заявляет он мне на ухо низким хрипловатым голосом, когда я вхожу внутрь.
— Спроси Клэр, или тебе пришлось официально разорвать все связи с ней, когда ты решил перейти на сторону моногамии с Эммой? — шиплю я сквозь зубы, а затем фальшиво улыбаюсь баристе, стоящей за стойкой.
— Что могу вам предложить? — улыбается она мне в ответ.
— Маленькую чашку зелёного чая, пожалуйста, — прошу я и кладу десять долларов на прилавок. — И всё что он там захочет.
Я не жду сдачу или пока Лотнер сделает свой заказ, а просто ухожу в поисках столика, садясь в итоге возле окна.
Он приносит наши напитки и суёт обратно мои десять баксов. Я закатываю глаза.
— В чём твоя проблема с Клэр? — спрашивает он, в его голосе слышится толика отвращения, пока он снимает крышку с кофе.
Я смеюсь.
— Ты имеешь в виду, помимо того факта, что ты даже и месяца не прождав после моего отъезда, начал трахаться с ней?
Он косится на меня.
— О чём ты, чёрт возьми, говоришь?
— Я тебе уже рассказывала. Клэр… у тебя дома… — я выгибаю бровь, ожидая хоть какой-то вспышки просветления в его голове, — …в одном полотенце.
Он качает головой, и я не могу поверить, что он ведёт себя так, будто не понимает, о чём я.
— 23 июля 2011 года. Девять вечера. Я только что сошла с самолёта после двенадцатичасового перелёта из Парижа — беременная, которую чертовски сильно тошнит. Я сразу же приехала на такси к тебе домой.
Он всё ещё выглядит сбитым с толку. Я вздыхаю и продолжаю.
— Твой «ФоРаннер» был там… следовательно, и ты был там. У меня ушли все силы на то, чтобы постучать в твою дверь. А затем… она появилась на пороге. Её голое мокрое тело было обёрнуто в одно из твоих банных полотенец. И она сказала, что я опоздала, — я отворачиваюсь к окну и смотрю на проезжающие мимо машины. Мне всё ещё больно вспоминать тот день.
— Господи, Сидни… я… я не спал с ней.
Меня бесит то, что спустя столько времени он не может просто быть честным со мной.
— Меня там не было…
Я резко поднимаю голову.
— Твоя машина стояла там!
— Да, но МЕНЯ там не было!
Он повышает голос, и мы оба оглядываемся по сторонам, чтобы посмотреть, не пялятся ли на нас люди.
— У Клэр что-то случилось с водопроводом в квартире, а сантехник мог прийти только на следующий день. Поэтому я ей сказал, что она может принять душ у меня, ПОКА Я УХОДИЛ НА ПРОБЕЖКУ! — его голос уже не такой громкий, но тон, которым он это произносит, всё ещё жёсткий.
Я качаю головой. Это уже не имеет никакого смысла. Или имеет. Она хотела, чтобы я подумала, что между ними что-то есть? Или я сама пришла к такому выводу?
— Что она сказала после этого? — спрашивает он.
— После чего? — шепчу я, в голове туман.
— После «ты опоздала»?
Я не могу перестать качать головой.
— Я… я не помню. Мне было так плохо. Я выбежала из здания, меня начало тошнить снова и снова. А затем я… Боже, я рухнула на асфальт и начала плакать. Я не могла остановиться… я не могла прекратить свои рыдания. Было ощущение, будто… я умираю.
Лотнер ставит локти на стол, упершись лбом в ладони. Его голос дрожит.
— Мне так жаль… Я не знал, что ты… — он поднимает голову, голубые ирисы, полные слёз, ударяют в самое сердце. — … Ты вернулась?
Я думаю, что это вопрос, но он говорит это с таким недоверием, что я сомневаюсь в этом.
— Я вернулась, — шепчу я.
— Мамочка! — зовёт меня Оушен, когда звенит колокольчик, висящий на входной двери.
Она запрыгивает мне на колени и крепко обнимает. Лотнер откашливается и вытирает глаза.
— Малыш, выглядишь так, будто только что плакал, — сразу же разоблачает его Эмма.
Он снова откашливается.
— Кофе не в то горло попал.
Она обнимает его руку и наклоняется, чтобы поцеловать.
— Бедный малыш.
Он первым отстраняется от неё.
— Чем займёмся теперь?
— Запарк! — довольно громко кричит Оушен, потому что на нас начинают оглядываться люди.
Мы все смеёмся.
— Кто-то надоумил тебя на это, — говорю я, пощекотав её шею своим носом.
Эмма поднимает руку.
— Виновна.
— Зоопарк так зоопарк, — объявляет Лотнер и поднимается.
— Наверное, нужно взять на прокат коляску, — думаю вслух я, вылезая из машины. — Если бы я знала, что мы закончим прогулку здесь, то взяла бы нашу из дома.
— Чепуха, — отвечает Лотнер и, поднимая Оушен, сажает её на свои широкие плечи.
Она счастливо визжит. Я не могу скрыть улыбку, которая появляется на моём лице. Видеть их вместе — это, по крайней мере, половина той мечты, которая сбылась. Иду за ними к входу, и реальность снова бьёт мне по лицу. Эмма обнимает Лотнера за талию и засовывает руку ему в задний карман. Теперь нас четверо, и я как бы не должна чувствовать себя,
