Надбавка за вредность - Вера Эпингер
Мы стояли рядом, но как будто и не обращали друг на друга внимание. Смотрели на светящийся огнями город с высоты двадцати этажей. Было в этом зрелище что-то завораживающее — страх перед высотой чуточку померк, позволяя насладиться магией большого города.
Повернулась к Кириллу — стоит, сжал челюсти и смотрит в никуда. Почему — то улыбнулась и, не в силах сопротивляться пропитывающему воздух напряжению, провела пальчиком по его щеке. Воронцов замер под моей рукой, как будто даже перестал дышать, напомнив мне Мишку в первый день нашего знакомства. Недоверчивый, не доверяющий чужим, но готовый жизнь отдать за своих. За стеной отчуждения скрывалось то, что нельзя показывать людям.
Отчетливо поняла одну вещь: Кирилл правда боится. Боится и желает одновременно. А думать ни о чем не стоит — лишь позволить себе сделать то, что мне удалось с Михмалли. Приручить его. Приучить к своей руке и своему присутствию, мягко напоминая, что быть близким и доверять — нестрашно.
И я приручала, гладя взрослого, но такого пугливого Кирилла по щеке. Он отозвался — медленно повернулся ко мне и опалил потемневшим взглядом. Притянул к себе так, будто боялся, что происходящее всего лишь сон. А мне хотелось ощутить тепло его кожи, раствориться в нем без остатка. Чуть отстранилась, чувствуя сопротивление — он не пускал, а затем его объятия начали слабеть, словно он понял мой порыв.
— Нет, — тихо произнесла я. — Я не хочу уходить.
Он посмотрел на меня, заглядывая в душу и ища малейший намек на ложь. Но не нашел, потому что его там и не было. И быть не могло. Халат тяжело опустился на пол, оставляя на мне мужскую рубашку, едва прикрывающую бедра. И пусть выглядело это двусмысленно, но то совершенно не волновало меня. Вернулась в объятия Кирилла, удовлетворенно выдыхая, чувствуя его горячие прикосновения.
Подняла голову, чтобы поймать его взгляд. Хотелось сказать, что я чувствую… но нельзя, это может испугать. И слова — лишь слова, нужно чувствовать, а не слышать.
— Кира, — хрипло начал Воронцов. — Я…
Не дала закончить — не время, да и не надо мне ничего слышать. Вижу. И чувствую. Потянулась к нему, мимолетно прижимаясь губами к его, не позволяя вылететь словам. Сердце гулко бухало в груди, будто отсчитывая мгновения. В этот раз Кирилл не замер — и начал целовать, словно долгое время брел по пустыне и только сейчас наткнулся на оазис. Видение ли или правда? И мои губы доказывали, что правда.
Когда из легкой симпатии могла прорасти столь сильная нужда в нем? Любовь ли это или простое желание чувствовать себя нужной? А не все ли равно?..
Дыхание давно уже сбилось, а я горела. И от нехватки воздуха, и от огня, что окутывал тело. И потому, когда Воронцов вдруг остановился, я ощутила разочарование.
— Я хочу тебя всю, — сбивчиво выдохнул Кирилл. — Хочу, чтобы ты открылась мне.
Мягко улыбнулась, понимая, что он только что сказал. Никакая в ту ночь была не похоть — иначе бы не остановился и не сказал то, что показывает его слабость. Неужели его так задела та фотография? Впрочем, неважно.
— Уже, — прошептала я. К черту все слова и рамки. Пусть мне потом будет больно, пусть обожгусь. К черту. Если боишься упасть, то никогда не взлетишь.
Совершенно не поняла, как мы оказались в спальне. Наверное, до нее было ближе. Все мысли исчезли, когда спиной опустилась на кровать. Нависавший надо мной Воронцов медлил. Боится, что все испортит? Раз так… Потянула его вниз, но в последний момент надавила на его плечи, прося перевернуться. Послушался. Теперь уже он лежал передо мной.
Мрак комнаты разгонялся заглядывающим в окна светом, проникающим сквозь неплотно задернутые шторы. Кирилл хочет меня. Получит. Только не так, что напомнит о девушке на ночь. Он хочет близости, и я дам ее.
Нависла над ним так, как он мгновение назад надо мной. Мимолетно прикоснулась к губам, и его руки тут же попытались притянуть меня вниз. Мягко противилась, не позволяя.
— Нет, — едва слышно выдохнула я ему в шею, проводя языком по коже и чуть прикусывая.
Проложила дорожку вниз, к груди, пытаясь вложить в поцелуи все свои чувства. Всю ту ласку и заботу, что я готова ему дать, если он позволит. Не было стыда — я отпустила себя, открылась ему, как он и просил. Целовала его грудь, скользя пальцами по мышцам на его руках, чуть сжимая.
Давно уже сидела на его бедрах, ощущая силу его желания. И сама едва сдерживала себя, пытаясь обуздать тянущее чувство внизу живота, распространяющее жидкий огонь по моим венам.
Меня не волновали собственные чувства. Всего лишь хотела подарить Кириллу ласку и… любовь. Ему все-таки удалось задрать мою рубашку, ведь расстегнуть и отбросить ее не позволила. Чувствуя, что начинаю терять контроль, тут же прикусила его сосок, обвела языком, срывая хриплый стон.
Почему он позволял мне делать это с собой? Держать на грани, заставляя ощущать мою власть над ним. Я снова приручала, показывая, что чувства — не слабость, что зависеть от кого — то — не страшно. Что позволить кому — то любить себя — приятно и не смертельно. Наверное, он понял, что в этот момент я дарила ему себя. Дарила не только тело, но и душу.
Многое значило то, что он больше не делал попыток превратить чувственность и доверие в слияние тел. И пусть я искренне желала ощутить его силу, таять под его прикосновениями и ластиться в попытке быть еще ближе, не хотела разорвать ту тонкую нить, что сейчас связала нас
Одному только черту известно, как мне удавалось так долго сдерживать и его, и себя… Когда моя рука скользнула под пояс брюк, Воронцов дернулся и хрипло простонал. Хотелось довольно жмуриться от осознания того, что именно я причина его сладких мук.
И пусть чуть позже я отпустила вожжи, позволяя самой получить часть удовольствия, все-таки ощущать опаляющие кожу прикосновения. Но нужды в чем — то большем не было, ибо я отчетливо чувствовала, что Кирилл все-таки понял. Он принял меня, не оттолкнул и постарался открыться сам. И когда он только успел перехватить контроль? Когда перевернул меня спиной на кровать, словно пытаясь подарить и мне нечто большее.
Я притягивала его к себе, отчаянно нуждаясь в его губах, заставляющих выгибаться навстречу. И раз сейчас мне
