Парадокс Севера (СИ) - Побединская Виктория

— Я люблю тебя.

А потом его руки сомкнулись на моей талии, и он поцеловал меня так, будто нас не снимали три камеры. Будто вокруг не было академии и сотен пар глаз, хлопающих рук и свиста, заглушающего даже музыку.

На праздник, знаменующий окончание учебного года, мы не остались. Предпочли спрятаться ото всех в нашей квартире с собственным небом, следующие несколько часов залечивая поцелуями оставленные жизнью раны и царапины. Сердечные и физические.

А спустя неделю мы стояли в аэропорту, прощаясь с нашим общим другом.

— Мне так жаль, что ты уезжаешь, — вытирая слезы, обняла я Адель. Она еще не ступила на борт самолета, а мне уже ее не хватало.

Парижская академия моды приняла ее в ряды стажеров. Шанс, который выпадает одному из миллиона, и Адель заслуживала его полностью.

Она говорила по-французски так, словно жила. А строила выкройки будто дышала. К тому же, не заметить её великолепное чувство стиля мог разве что слепой.

Узнав о разрыве помолвки, семейство Шульман пришло в ужас. Казалось, мечты Адель стать известным кутюрье разбились вместе с этой новостью, но спустя пару недель, вдруг пришло приглашение. «Счёт на обучение оплачен. Ждём вас в новом семестре».

Впервые за двадцать три года они увидели свою дочь теми глазами, какими всегда видел её Страж. А может, просто решили, что так от него будет проще избавиться.

— Но как же Антон? — прошептала я, вытирая слезы. — Ты ведь его любишь.

— Люблю, — ответила она. — Но иногда, жизнь ставит перед выбором слишком сложным, понимаешь?

Я не понимала.

Разве бывает так?

Еще раз обняв ее на прощание, я отошла к окну, глядя на белых стальных птиц аэродрома и стараясь не расплакаться. Виктор встал рядом и коснулся губами моего виска. Его сердце тоже болело, хотя он это и скрывал за безучастным выражением лица.

А Антон... Антон был разбит, но об этом не смог бы догадаться никто.

«Не хочу быть тем, кто её удерживает. Если попрошу, она останется, и будет жалеть об этой возможности всю оставшуюся жизнь, — сказал он утром. — Адель — все, что у меня есть. И я хочу, чтобы она была счастлива».

Мне хотелось выть, рыдать от несправедливости, но я дала себе обещание не портить их последний день слезами.

Украдкой наблюдая за тем, как они прощаются, я крепче сжала руку Виктора. Понимая, как безумно и отчаянно люблю его. И как ценю тот мир, что он, несмотря на протесты отца, для нас строит. Наше собственное крошечное северное королевство.

— Ее родители никогда бы не поддержали это обучение, — прошептал Север так, чтобы только я услышала. — Они и в архитектуре-то смысла особо не видели.

— Но откуда тогда деньги? — не сдержалась я. Виктор поджал губы, так, как делал обычно, когда был очень недоволен, и кивнул на друга:

— Все то, что он несколько лет собирал на собственную операцию. Но лишь между нами, Тон взял с меня слово, что Адель об этом никогда не узнает.

Последнее, что я видела расплывающимся от слез взглядом, как Страж завязал ей на запястье зеленую нить.

— Что она означает? — спросила я у Виктора. Тот лишь недоуменно пожал плечами.

— Больше мне нечего дать, — затягивая узелок, произнес Антон, глядя на ту, что улетала от него на другой конец света.

Домой мы ехали в полной тишине. Я крепко сжимала руку Виктора. Страж, отвернувшись, глядел в окно.

— Не все сказки кончаются одинаково красиво. Некоторые просто кончаются, — скажет он позже.

Возможно это и так, но впервые мне не хотелось верить.

Эпилог - Страж

Когда мне было тринадцать, я впервые спросил у матери, как она поняла, что любит отца? Его самого я не помнил, он погиб давно, но возможно это было и к лучшему. Меньше воспоминаний — меньше боли.

Мы тогда шли из магазина пешком. Светило солнце, а мои руки оттягивали сумки с продуктами.

Я помню ее удивление. Меньше всего ожидаешь услышать подобное от того, чей портрет украшает школьную сводку нарушений порядка почти каждую неделю.

— Ты в кого-то влюблен? — осторожно спросила мама.

На тот момент я не был. Но разве можно сказать точно, если даже не знаешь, что это за чувство.

— Я думаю, что пока не решил, — ответил я, носом ботинка подковырнув ком земли и подбросив словно мяч.

Мама улыбнулась и ответила:

— Когда будешь, ты не станешь сомневаться ни на секунду. Тогда и узнаешь, что это она. Ты просто почувствуешь это. Сердцем.

Я хмыкнул.

— Похоже на сопливую романтическую хрень.

— Антон!

Я прищурил глаза, посмотрев на нее искоса.

— Любовь — это прекрасно. Хотя иногда больно. — В этот миг в ее взгляде мелькнула та самая грусть, что была почти привычной. Она возникала каждый раз, когда кто-то ненароком упоминал о прошлом. — Иногда любовь не оставляет выбора, как произошло со мной и твоим отцом. А иногда это выбор. Порой самый сложный в жизни.

— Не понимаю, о чем ты, — сморщился я. Самый сложный выбор, что мне предстоял в ближайшие сутки, решить, стоит ли Катька Кузнецова из восьмого «Б» разбитого лица. Потому что ее парень учился в десятом, и если я хотел с ней встретиться, то пришлось бы чем-то пожертвовать.

— Настанет время, и ты поймешь, — ласково сказала мама. К этой теме мы больше никогда не возвращались.

Пару недель назад, я ждал Адель и смотрел на приглашение из Парижа, в этот миг абсолютно точно понимая, что означали тогда ее слова.

«Сможешь ли ты отказаться от собственного счастья, чтобы сделать другого человека счастливым?»

— Я не могу поверить! — расхаживая из стороны в сторону, возмущалась Адель. — Они оплатили мое обучение! Они… Да как они могли!

И швырнула в мою сторону распечатанный договор.

— Но разве ты не этого хотела? — осторожно спросил я, покрываясь холодным потом.

— Да, но… — она уселась на кровать, закрыв лицо руками. — Они знали. Знали все эти месяцы, что я только об этой стажировке и мечтаю, и были против. А теперь согласились. Знаешь почему?

Я приподнял брови, ожидая.

— Потому что поняли, так нас проще всего разлучить. Им было плевать на мои мечты. Не узнай они, что мы вместе, ничего этого бы не было.

— Адель… — я пододвинул ее к себе, обнимая.

— Но хуже всего даже не это, — расплакалась она, вытирая кончик мокрого носа о мою шею. — Хуже всего то, что я действительно хочу поехать.

Вот оно, то самое признание, которого я подсознательно ждал, хотя и до смерти боялся. Учебный год закончился, и будущее уже нависло над нашими головами, с каждым днем все сильнее придавливая к земле и вынуждая делать тот самый выбор. Просить Адель остаться — своими руками лишить ее возможности жить наконец так, как ей хочется. А разве не свободу я сам ценил больше всего в жизни, каждый раз отказываясь от предложений Севера? Поехать за ней в Париж — добровольно надеть наручники на себя. Иностранные языки мне давались плохо. Какую жизнь я смогу ей там предложить, заранее зная, что буду не в состоянии даже элементарно нас обеспечить?

И я ответил:

— Думаю, ты уже приняла решение. — Адель всхлипнула. — А я принимаю твое.

— Но мы же справимся, правда, Тони? У нас же выйдет?

— Конечно справимся! — заверил я, понимая, что у нас не будет ни единого шанса. Судя по слезам, что Адель лила на мою майку, она это тоже прекрасно понимала.

С тех пор, с отъезда Адель прошло три недели. Город, о котором она столько лет мечтала, принял ее с распростертыми объятьями. Вот на одном из фото она трудится с другими учениками в мастерской. Рядом портняжный манекен, на его шее сантиметровая лента. Адель улыбается в камеру. Она счастлива. Друзья, не спрашивайте меня о новой книге, я все равно не могу вам ответить, наберите в интepнете ржавчина виктория побединская и найдёте.

Следующее фото на занятиях в классе. На столах разложены тетради и учебники. А позади какой-то тощий француз. Его волосы завиваются, словно он все утро провел на пляже, на руках куча браслетов, а на шее какая-то дрянь, похожая на подвешенную на шнурок улитку. Вряд ли стоило к нему ревновать, но каждый раз, когда бы я не открывал это фото, мне хотелось кого-нибудь хорошенько отделать. Но я честно старался гнать эти мысли прочь.