Галина Врублевская - Вальс одиноких
Наконец подошла ее очередь. Глеб прищурился, пытаясь лучше разглядеть родное лицо. Он уже высмотрел ее среди поэтов, но перед микрофоном она выглядела особенно эффектно. За минувшие месяцы Иветта заметно преобразилась. Она стала держаться свободнее, увереннее: ведь ей нечего было терять. На сцене стояла стройная подтянутая женщина, издали казавшаяся совсем молодой. Тонкие сиреневые брюки и полупрозрачный удлиненный кардиган придавали Иветте артистический шарм. Почти не видны были легкие, без оправы очки – лишь едва заметные серебристые полоски, вровень с бровями, удерживали их. А прическа? Иветта отказалась и от кудряшек, и от былой пушистости. Волосы естественной волной чуть колыхались над высоким лбом. В эти минуты Иветта казалась Глебу совершенством. И не только спортзал придал красоту ее телу. Отвергнутая любовь сжигает килограммы быстр ее физических упражнений.
Закончив читать стихи о Петербурге, Иветта смущенно откашлялась и очень тихо объявила:
– А сейчас я хочу прочитать вам одно лирическое стихотворение, не связанное с юбилеем города. Простите маленькую вольность. – И почти шепотом начала:
Костер вчерашний догорает.Последним искрам краток счет.А все, что сердце наполняет,К тебе по-прежнему влечет.
Прости, огнем моих желанийТы был смущен и опален,Но жизни новым испытаньемОт наважденья исцелен.
Прощай! Я верю, не напрасноС собой вела я долгий спор.Та искра, что в костре угасла, —Мне дар сердечный и укор.
Воцарилась тишина. Потом раздались бурные аплодисменты. В сердцах слушателей нашли отклик и эти строки, и взволнованная интонация исполнительницы, скрывшая мелкие огрехи стиха. Придирчивые женские взгляды не оставили без внимания и безукоризненный вид поэтессы, и ее элегантный костюм, и прическу. А мужские глаза нацелились на четкую линию бедер, обтянутых лиловым трикотажем. Глеб ощутил чувство невосполнимой потери, смешанное с непреодолимым желанием приблизиться к Иветте, обнять ее, поздравить с успехом!
Выступление Иветты завершило концерт. Глеб быстро встал и направился к маленькому столику у входа, где продавались тоненькие брошюры – поэтические сборники выступавших поэтов. Тут же толпились и сами поэты: они охотно раздавали автографы. Основными покупателями были друзья и знакомые поэтов, но вокруг Иветты образовалась толпа почитательниц, вовсе не знакомых ей. Стихи, прочитанные этой одухотворенной женщиной, затронули больные струны ее сестер по несчастной любви. Глеб в ожидании, пока кольцо поклонников рассосется, купил новую книжку Иветты и бегло ее пролистал. Сколько боли в ее стихах, сколько неизбывной любви к нему! Щемящее чувство вины и растерянности охватило Глеба.
Чуть в стороне от Иветты беседовали Анна и Бузыкин. Каждый из собеседников старался выведать у другого нечто важное для себя. Бузыкин интересовался прошлыми отношениями Глеба и Иветты, Анна пыталась определить, насколько устойчив новый гражданский брак ее матери.
Наконец Глеб протянул Иветте книжечку:
– Можно и мне пару слов на память?
Руки, принявшие книжку, мелко затряслись. Иветта постаралась унять предательскую дрожь, но пальцы не слушались хозяйку. Она поставила лишь корявый росчерк:
– Остальное в стихах.
– Я как-нибудь заеду к тебе в бассейн, – вполголоса бросил Глеб, уже оттесняемый желающими получить памятную надпись.
Бузыкин наблюдал за неожиданным успехом Иветты с двойственным чувством. С одной стороны, он гордился, что эта женщина – а следовательно, и ее успех – принадлежит ему. Но с другой, все эти пожелания на книжках вызывали у него ревность, хотя он снисходительно относился к любви, переложенной на бумагу. Главное, чтобы никто не посягнул на саму Иветту! Бузыкин неторопливо достал очки из нагрудного кармана пиджака, водрузил на нос и попросил у Глеба его экземпляр. Увидев сиротливый росчерк рядом с заголовком, удовлетворенно произнес:
– Да-с, не слишком пространная надпись.
Анна, заглянувшая в книгу через плечо Бузыкина, тоже осталась довольна. Затем по-хозяйски взяла Глеба под руку и вывела из зала. Дождь недавно прекратился, из-за туч снова выглянуло солнце. Анна держалась с Глебом так, будто и не было между ними ссоры.
– Пойдем покатаемся в парке на лодках.
Глеб согласился и покататься, и посидеть в кафе на открытом воздухе, но мысли его были целиком заняты Иветтой. А потому он отказался от предложения Анны подвезти его, решительным шагом направился к метро. Анна нырнула в отдающую металлическим блеском машину и понеслась на бешеной скорости. Талона делала всегда, когда ее планы срывались.
* * *Впечатления поэтического вечера постепенно блекли, но Глеб целую неделю пребывал в размышлениях: вернуться ли ему к Анне, добиваться ли расположения Иветты? Неожиданная встреча на Фонтанке с охранником Алексеем положила конец его колебаниям. Глеб шел к себе домой, а Алексей в противоположную сторону. Конечно, Лешак мог идти куда угодно, но пока направление его движения совпадало с дорогой к Анниному дому.
Они кивнули друг другу, и Глеб решил проверить догадку:
– Лешак, постой!
– Ну?
– Ты к Анне топаешь?
– Ну?
– Та-ак. Вы продолжаете встречаться?
– А ты думал!
– Она меня, между прочим, назад звала.
– Ну и что?
– Она тебя не любит.
– Знаю.
– Тебе это по фигу?
– А тебе по фигу, что она твоего зародыша загубила?
– Ты о чем? Что ты несешь?
– У тебя похороны были, помнишь? А она исчезла.
– Она работала над программой.
– Ха-ха. Скажи еще, пирожки стряпала. Я сам ее тогда провожал в клинику. Она знает, что на меня в любом деле положиться можно.
Глеб ошарашенно смотрел на соперника. Алексей невозмутимо курил, с тайным злорадством наблюдая за реакцией Глеба. Тот тоже закурил, пытаясь осмыслить услышанное:
– Зачем? Ведь ей уже двадцать восемь. Самое время рожать. И я бы против ребенка не возражал. Почему она мне ничего не сказала?
Глеб вдруг почувствовал странное чувство потери, будто этот младенец сейчас родился и внезапно умер. В браке с Иветтой Глеб убедил себя, что ребенок ему не нужен, что это обуза. Но оказывается, в нем жило тайное, глубоко запрятанное желание иметь свое продолжение. Аня, Анька, что ж ты наделала! Слова Алексея вернули его к действительности:
– У Анны другие планы. Осенью она собирается защищать диссертацию, ей светит должность доцента.
– А почему я должен верить, что это был мой ребенок?
– Во-первых, она сама сказала. Во-вторых, меня она к себе в обнаженном, так сказать, виде не допускала.
Глеб вспомнил сумасшедшую пляску на лестнице – вряд ли Анна тогда думала о предохранении…
