Вирджиния Эндрюс - Все, что блестит
– Поехали домой, – сказал Бо.
Никогда эти слова не значили для меня так много, как сейчас.
– Я хочу остановиться в одном месте, Бо, – попросила я. Ему не было надобности спрашивать где.
Некоторое время спустя я стояла у могилы бабушки Кэтрин.
«Настоящая знахарка обладает истинно святым духом, – подумала я. – Она остается оберегать любимых, которых покинула». Дух бабушки Кэтрин все еще был здесь. Я чувствовала это, чувствовала, как он витает вокруг. Бриз стал ее шепотом, лаской, поцелуем.
Я улыбнулась и посмотрела на голубое небо, усеянное облаками. «Миссис Тибоди права, – подумала я. – Бабушка была со мной сегодня». Я поцеловала пальцы и дотронулась до могильного камня, а затем вернулась в машину к Бо и моей дорогой Перл.
Когда мы отъезжали, я смотрела в окно и увидела, как болотный ястреб вспорхнул на ветку кипариса. Он наблюдал за нами, потом взмыл ввысь, качнув ветку, покружил, развернулся и направился в глубь болот.
– Прощай, Поль, – прошептала я. – Я вернусь.
Я вернусь.
ЭПИЛОГ
Моим мечтам о блестящей свадьбе все же не суждено было осуществиться. Огласка и шум по поводу слушания дела об опеке продолжали преследовать нас, когда мы вернулись в Новый Орлеан. Бо подумал, что нам лучше обойтись скромной церемонией вдали от этой шумихи, и, поскольку его родители и так не очень хорошо были настроены по этому поводу, я не могла с ним не согласиться.
Мы долго обсуждали, стоит ли продавать дом в Гарден Дистрикт и построить новый в пригороде Нового Орлеана. Наконец оба пришли к заключению: мы довольны слугами, и нам не найти более красивого места. Вместо того чтобы переезжать, я решила полностью переоборудовать дом от фундамента до крыши, переделать комнаты, сменить портьеры, настенные украшения и картины, ковры и даже кое-что из арматуры. Меня как будто закружил сумасшедший вихрь желания очистить дом, уничтожить все следы моей мачехи Дафни.
Конечно, я сохранила все, что было дорого папе, и ничего не поменяла в комнате, где когда-то обитал дядя Жан. Это стало как бы мемориалом ему, я знала, что папа хотел бы этого. Все, что хоть слегка отдавало Дафни, я сложила на чердаке, спрятав в большие сундуки: одежду, драгоценности, картины, памятные вещи. Потом я собрала вещи Жизель и сдала в комиссионные магазины и благотворительные учреждения.
После ремонта, с перекрашенными стенами, новыми портьерами на окнах и иными произведениями искусства, дом приобрел наше с Бо лицо. Конечно, еще, как паутина, таились воспоминания, но мы полагали, что лучший пылесос – время и постепенно эти беспокойные видения станут зыбкими и незначительными.
Сделав то, что я хотела, с домом, я опять направила свою энергию на искусство. Одна из первых написанных мною картин изображала молодую женщину, пребывающую в созерцательной задумчивости, с ребенком на руках. Фоном служили дом и сад, как у нас в Гарден Дистрикт. Когда Бо взглянул на картину, он сказал, что это – автопортрет, а потом, несколько недель спустя, я почувствовала первые симптомы беременности и поняла, что вдохновение написать эту картину исходило из глубины моего подсознания.
Бо клялся, что это во мне заговорила волшебная сила бабушки Кэтрин.
– Почему бы и нет? Ведь твой народ верит, что эта сила передается по наследству, правильно?
– Я никогда ничего подобного не чувствовала, Бо, и никогда даже не мечтала исцелять людей. У меня нет такого сверхъестественного видения.
Он кивнул, подумал, а потом сказал удивительную вещь:
– Иногда, когда я с Перл и она что-то лопочет на своем детском языке, я вижу, как она вдруг останавливает на чем-то свой взгляд, и по ее лицу кажется, что ей гораздо больше четырех. У нее осознанность в глазах. Ты испытываешь нечто подобное, когда ты с ней?
– Да, – подтвердила я, – но боялась даже обмолвиться о чем-нибудь таком из страха, что ты станешь надо мной смеяться.
– Я не смеюсь. Мне интересно. Знаешь, она даже моими родителями вертит как хочет. Мама пытается не показывать этого, но не может не обожать ее, а мой отец… когда он с ней, он снова превращается в мальчишку.
– Она умеет с ними обращаться.
– С кем угодно, – заверил Бо. – Думаю, у нее дар. Ну вот. Я это сказал. Только никому из моих друзей не говори, – быстро добавил он. Я расхохоталась. – Не успеешь оглянуться, как я начну верить во все эти ритуалы Вуду, которыми вы раньше занимались с Ниной Джексон.
– Не надо насмешек, – предупредила я.
Он опять засмеялся, но на второй неделе моего девятого месяца удивил меня чудесным подарком. Он разыскал Нину и привез ее к нам домой повидаться.
– У меня для тебя неожиданный посетитель, – сказал Бо, войдя первым в гостиную.
– Кто?
Тогда он потянулся за дверь и вытащил Нину. Она почти не постарела, только волосы стали совсем седыми.
– Нина! – Я с трудом встала на ноги. Я была такая огромная, что чувствовала себя вылезающим из болота гиппопотамом. Мы обнялись.
– Все у тебя хорошо, – сказала Нина. – И скоро. Вижу это по твоим глазам.
– О Нина, где же ты была все это время?
– Путешествовала понемногу вверх-вниз по реке. Нина теперь на покое. Я живу со своей сестрой.
Она посидела и поболтала со мной около часа. Я показала ей Перл, и она разохалась и разахалась о том, какой красавицей та становится, и тоже сказала, что она – особый ребенок. А потом добавила, что зажжет голубую свечу для моего нового младенца, чтобы у него была защита и удача.
– Надолго, – предсказала она и полезла в карман, вытащив кусок камфары, чтобы я носила его на шее. – Это отгонит болезни от тебя и твоего младенца, – пообещала она. Я поклялась, что не сниму его даже в больнице.
– Пожалуйста, не веди себя как чужая. Приходи к нам, Нина.
– Уж будь уверена, приду, – сказала она.
– Нина, – спросила я, взяв ее руку в свою, – как ты думаешь, та злоба, которую я бросила ветру, когда мы ходили с тобой к Мамаше Доуд из-за Жизель, улетучилась?
– Улетучилась из твоего сердца, дитя. Вот что главнее всего.
Мы обнялись, и Бо отвез ее домой.
– Это был чудесный подарок, Бо, – поблагодарила я его, когда он вернулся. – Спасибо.
– Вижу, она кое-что оставила. – Он разглядывал камфару у меня на шее. – Я так и думал. По правде говоря, – признался он, – я на это и надеялся. Не могу рисковать.
Мы оба рассмеялись.
Четыре дня спустя у меня начались роды. Они были еще более трудными, чем с Перл. Бо не отходил ни на шаг и был со мной даже в родовой палате. Он держал меня за руку и следил за моим дыханием. Думаю, он ощущал каждый приступ моей боли, ибо я видела, как он мучился каждый раз. Наконец отошли воды, и ребенок начал пробиваться в этот мир.
