Анна Смолякова - Замок из песка
Я неуверенно пожала плечами. Ситуация и в самом деле складывалась невеселая. К чертовой матери летело не только «Лебединое озеро», но и вообще его контракт. А соответственно, и мой тоже: замечательная репутация Серебровской пока еще никак не подтвердилась, зато позор с «Жизелью» помнили все… Может, меня, конечно, и взяли бы обратно в северский Оперный, но уехать из Москвы — означало навсегда потерять Антона!.. Впрочем, я и так его потеряла много дней назад…
Иволгин же тем временем начал осторожно поглаживать мое бедро.
— Настенька, милая, не уходи сегодня! Тем более не на кухне же тебе спать?
— А почему бы не на кухне?! — Я поспешно отстранилась.
— Потому что мы — взрослые люди. Потому что ты, может, и не любишь меня уже, но я тебе до сих пор нравлюсь… А если ты не останешься, я сам уйду на кухню, а тебя совесть замучает, что инвалид спит на холодном полу.
Он попытался весело улыбнуться, но получилось это довольно посредственно.
— Леш, успокойся и спи! — Мне почему-то было ужасно неловко. — Мы с тобой уже все решили и перерешать не будем… А на полу спать теперь моя очередь: за место у форточки буду с тобой драться. Сделал из меня курящую Серебровскую, теперь вот и радуйся!
Иволгин по-шутовски кивнул и покорно сполз на подушку. Я поправила торшер и вышла из комнаты. И уже у порога услышала:
— Ты и в самом деле становишься похожа на Серебровскую. Только чем, пока не пойму…
Ночью он сильно стонал, а утром попросил сбегать в аптеку. Рецепт, выписанный травматологом, у меня забрали, взамен дали упаковку ампул и коробочку таблеток. С ампулами и одноразовым шприцем Алексей закрылся в ванной.
— Ну, тогда до обеда, да? — крикнула я от порога. — Вернусь, что-нибудь приготовлю.
— Почему до обеда? — Он появился на пороге немного бледный, но совершенно спокойный. Закинул в рот несколько таблеток, поморщившись, проглотил. — Я тоже с тобой иду. Сегодня с бинтом на колене поработаю, а завтра — посмотрим… И еще, у меня к тебе одна просьба: про сустав и операцию никому не рассказывай, ладно?
— А ты уверен, что поступаешь правильно?
Алексей пожал плечами, осторожно ступил на больную ногу и произнес:
— Уверен…
* * *С тех пор он и в самом деле не пропустил ни одной репетиции. Глотал таблетки, стиснув зубы, сам себе обкалывал колено, и работал, работал… Впрочем, с ногой, по-моему, делалось не лучше, а только хуже. Но и для Лобова, и для всей остальной труппы это был вывих. Просто легкий вывих.
— Почему ты не скажешь, что там у тебя такое? — спросила я как-то, наблюдая за иглой шприца, входящей в бледную кожу. — Тебе бы нагрузки снизили, полегче бы стало… Так же невозможно дальше!
— Почему невозможно? — Иволгин вытащил шприц и прижал к колену кусок ваты, смоченный в водке. — Очень даже возможно. С партией я справляюсь? Справляюсь! Тебя поднимать могу? Могу!..
— Но ведь процесс-то в суставе идет! Может, лучше признаться Лобову? Ну что он тебе сделает? Казнит?
— Контракт разорвет!.. Ты не понимаешь, Настя, нет? Вот эти самые медицинские показания — стопроцентная гарантия того, что меня отсюда вышибут. Официально мне танцевать нельзя. Вообще. Даже в кордебалете!
Я вздохнула, поправила воротник водолазки и села на подоконник. Там, за окном, весь в алом и золотом, шелестел парк, гуляли дети с пластмассовыми лопатками, пересмеивались молоденькие девушки в кашемировых свингерах. Там шла нормальная, человеческая жизнь. А в нашем доме в последнее время царила серая, непроглядная тоска.
Алексей жил только на своих обезболивающих таблетках, которые доставал неведомо где. Без них он даже не мог толком ступить на ногу. И, видимо, понимая, что так до бесконечности продолжаться не может, нервничал и срывался по любому поводу.
Сейчас он сидел на полу возле дивана и осторожно массировал колено, стараясь не надавливать на больной участок.
— Леш, — проведя пальцем по стеклу, я задумчиво посмотрела на ладонь, — я от тебя насовсем отстану, если ты мне только объяснишь: зачем все это?.. Ну, помнишь, ты мне говорил, что деньги деньгами, а Серебровская к тебе уже не вернется? Получается, что этот контракт не так и важен? Может быть, в самом деле лучше годик отдохнуть, вылечиться, а потом начать нормально танцевать?
— Где начать нормально танцевать? В ансамбле ветеранов войны и труда? Или в народном объединении «Рябинушка»?.. Умиляешь ты меня иногда, Настя, честное слово! Про это мы с тобой уже говорили. Так нет же, тебе обязательно надо унизить и лишний раз тыкнуть носом!.. Ну, ладно, радуйся: я в очередной раз позорно признаю, что эта труппа для меня — последний шанс! Последняя соломинка, если угодно.
— А она стоит того, чтобы за нее держаться?
— Слушай, ты в самом деле такая тупая или только прикидываешься? — Иволгин слишком резко вскочил и, охнув, упал на диван. — Когда остается последняя соломинка, никто не рассуждает: стоит она того или нет. За нее просто держатся: руками, когтями, зубами!.. Понимаешь, нет?!
Он снова психовал, делаясь грубым, гадким, невыносимым. Но за последний месяц я к этому уже успела привыкнуть. Поэтому только молча сползла с подоконника и отправилась на кухню варить борщ.
До генерального прогона «Лебединого озера» оставалась какая-нибудь неделя. Уже были сшиты костюмы. И мои черные атласные пуанты дожидались своего звездного часа в шкафу. Но меня по-прежнему не оставляла тревога, что в последний момент все сорвется. Слишком уж непредсказуемым становился Алексей и слишком плохо выглядел, когда анальгетики переставали действовать.
Иветта Андреевна тоже за него ужасно волновалась.
— Настенька, — спрашивала она, оставаясь со мной вдвоем в танцклассе, — что такое с Лешей? Он сам на себя не похож.
— Вывих не долечил, — отводя глаза в сторону, врала я. — Наверное, нога беспокоит. А может, просто перед премьерой волнуется?
— Но так же нельзя! У меня есть очень хороший врач. Может быть, имеет смысл ему показаться?
Приходилось выкручиваться и переводить стрелки на Иволгина. А его разговоры с Иветтой Андреевной всегда заканчивались одним и тем же: веселым сверканием глаз и по-детски озорным:
— Да это Настька всякую чепуху выдумывает! Сама перед премьерой дрожит, а во мне какие-то «признаки» выискивает… Не слушайте ее, Иветта Андреевна. Все нормально!
Впрочем, в основном мы все-таки занимались. До бесконечности репетировали мои мягко простертые арабески и воздушные сисоли. Я по сотне раз на дню замирала на его высоко поднятых руках, а потом кружила в плавных турах. И снова выбрасывала ногу в батмане и легко опускалась на нее, завершая прыжок.
