Мила Бонди - Желание близости

– Бабулечка! Миленькая моя, родненькая! – Серинда прижала худое тельце старушки. Стала целовать её в морщинистое лицо. – Прости меня! Я, правда, не специально! Я… я просто…

– Ты просто забыла обо мне… – её голос подкосил Серинду.

– Ба! Ну, прости меня… я честное слово больше так не буду!

– Что не будешь? – глаза старухи подозрительно сверкнули в темноте коридора. – Забывать про меня или оставаться на ночь в квартире этого хмырька?

– Поймала, как говорится, на живца, – Серинда в знак капитуляции подняла руки в воздух.

– Пойдём на кухню, дочка. Чайник уже остыл. Снова кипятить придётся, ты же знаешь, что мне не нравится пить тёплый чай.

– Пойдём, – она медленно поплелась вслед за старушкой. – Ба? – минуту спустя робко подала голос Серинда. – А нам обязательно разговаривать о чём-то сегодня?

– Устала?

– Ну… немного…

– Вымотал он тебя, сердцеед, блин, хренов!

– Ба?!

– Не бабкай! Мы взрослые женщины! Говорить на эти темы вполне естественно, – она тяжело вздохнула. – Правда, я совсем стара стала. Не разбираюсь во многих вопросах, – бормоча, старушка включила электрический чайник, достала две чашки из чешского фарфора.

– Ба, ты это о чём сейчас? – смущению Серинды не было предела.

– Ник же был твоим первым мужчиной, – бабушка не спрашивала, а утверждала. – Не уследила я тогда, да и сейчас тоже… – она хлопнула себя по бедру. – Да и уследишь разве за тобой? Вон, какая своенравная выросла! – Серинда не знала даже радоваться ей или обижаться на эти слова. – Вся в деда своего! Характер – кремень! – её глаза затуманились горькими воспоминаниями. – Никогда не слушал моих советов, все решения принимал самостоятельно, – снова тяжело вздохнула. – Мать твоя такая же была… Гордая, своевольная! Влюбилась и хоть ты ей кол на голове теши, против своего упрямства не пойдёт!

– Что ты такое говоришь, ба?

Серинде отчего-то стало не по себе. По молчаливому согласию они старались не упоминать события минувших лет, опустошившие их сердца. До сих пор раны кровоточили, омываемые горькими слезами утраты любимых. Бабушка и внучка предпочитали оплакивать умерших в одиночестве. Говорить о них – значит воскрешать в памяти события тех лет. Это было слишком больно. Раны должны зарубцеваться, а на это нужно время. Много времени…

– Ты же знаешь, что твоя мать несколько лет не разговаривала со своим отцом?

Серинда кивнула. Старуха налила в чашки кипяток, пролив немного на скатерть. Подала к чаю недавно приготовленные ватрушки с творогом. Серинда так сильно проголодалась, да больше из-за нервов, схватила сладкую булочку и начала её усиленно жевать, не запивая ничем.

– Не ешь всухомятку, желудок свернётся! – отчитала старуха.

Сама присела на краешек. Подула на поверхность чашки. Сделала маленький глоток, затем ещё один, больше, наверное, чтобы придать себе сил и уверенности.

– Из-за чего они не разговаривали?

– Скорее из-за кого, – голос старухи наполнился горькими нотками. – Всё дело в Викторе… – опережая последующий вопрос внучки, она пояснила, – отца твоего хахаля. Его назвали в честь твоего деда.

– Что?

– Не перебивай меня, прошу тебя.

– Хорошо, постараюсь, по крайней мере…

– Патрик и Виктор – твой дед, – на этом она смахнула маленькую слезу, скатившуюся по щеке, – были неразлучны с самого детства. Оба детдомовские. Они были, как братья. Делились друг с другом едой и одеждой. Виктор был старше Патрика на пять лет, потому всегда заступался за своего «младшенького», как он его называл, – старуха немного улыбнулась. – Часто спасал его из передряг. В благодарность за всё Патрик назвал своего первенца в честь твоего деда.

Серинда ощутила внутреннюю дрожь. Её ладони похолодели. Чтобы согреться, она взяла чашку горячего чая. Не стала отпивать. Ждала, когда бабушка продолжит говорить.

– Твоей матери было семнадцать, когда Патрик предложил ей работу секретаря в одной из дочерних фирм своей компании, которую возглавлял его сын, – лицо старухи перекосилось. – Сукин сын, он нарочно это сделал! Подозреваю, что с тобой он отработал туже схему!

– Что ты имеешь в виду?

– Неважно, – отмахнулась старуха. – Если мои догадки подтвердятся, то, клянусь Богом, я всё же кастрирую этого м***ка! Причём медленно и мучительно. Доставлю этому старому мешку г**на на старость лет незабываемое удовольствие! Он меня ещё в гробу вспоминать будет!

Глаза Серинды округлились от удивления. Она нисколько не сомневалась в способностях старухи выполнить свои угрозы. Бабуля никогда не кидала напрасно слов на ветер. Ей даже стало немного жаль деда Марка. Немного. Потому что этот старый пердун и вправду совершил с ней тот же трюк, что и с её матерью. Он убедил её работать на себя, а потом, якобы, удалился на покой, чтобы его внук мог законно возглавить фирму, которая была дорога ему больше собственной жизни. Серинду мучил вопрос, какую цель при этом преследовал Патрик?

– Мама влюбилась в этого Виктора, так?

– Да… – вздох старухи обрушился на эмоциональную стену Серинды подобно лавине. – Она любила его больше себя… отдавала ему всю себя, без остатка.

– Он… он… – Серинда прочистила горло. – Он использовал её?

Старушка пожала худыми плечами.

– Анюта считала, что он любит её также, как и она его. Во всяком случае, их роман длился чуть больше двух лет.

– А что дед? Он не одобрял их связь?

– Не одобрял, конечно, но и сделать ничего против не мог… По крайней мере, какое-то время.

– Что случилось?

– Как-то вечером твой дед увидел заплаканное лицо Анюты. Он взорвался. Буквально обезумел! Никогда его таким не видела раньше. Они тогда крепко поспорили. Анна после с неделю дулась и отказывалась разговаривать с отцом.

– А он что?

– Твой дед против воли отправил её путешествовать по миру. Он думал, что так будет лучше. Убедил дочь, что время расставит всё по своим местам… – старушка накрыла глаза рукой. Замолчала.

– Почему она плакала? – через какое-то время Серинда всё же осмелилась нарушить гнетущую тишину.