Колин Маккалоу - Непристойная страсть
– У тебя есть какие-нибудь фотографии, дорогая?
– Где-то должны быть.
Онор порылась в кармане чемодана и вытащила два конверта, один большой, другой значительно меньше.
– Вот. – Она села в другое кресло и потянулась за сигаретами. – Это Салли, Тедди, Уилла и я… Это наш шеф в Лае… Я в Дарвине, собираюсь отплывать, уже не помню куда… Морсби… Штат сестер, полностью укомплектованный в Моротаи… Это рядом с отделением «Икс»…
– Тебе очень идет шляпа с большими полями, должна сказать.
– Шляпы удобнее, чем косынки, возможно, потому, что их надо снимать сразу же, как только войдешь в помещение.
– А это что за конверт? Тоже фотографии?
Рука Онор в нерешительности задержалась на конверте – может быть, лучше было бы убрать оба, – но после некоторого колебания она все-таки открыла второй конверт.
– Нет, это не фотографии. Это рисунки, которые сделал один из пациентов в отделении «Икс», это моя, если можно так выразиться, последняя команда.
– Чудесно сделано, – сказала Фэйт, вглядываясь в каждое лицо.
Онор с облегчением заметила, что мать не обратила внимания на Майкла, отложив его портрет в сторону. Для нее он значил так же мало, как и все остальные. Но с какой стати? И в то же время, как это ни странно, она почему-то была уверена, что ее мать должна увидеть то, что увидела она в ту первую их встречу в коридоре отделения «Икс».
– Кто из них рисовал? – поинтересовалась Фэйт, откладывая в сторону рисунки.
– Вот этот, – ответила Онор и, вытащив портрет Нейла, положила его поверх пачки. – Это Нейл Паркинсон. Рисунок не очень удачный – он совершенно не передал самого себя.
– Во всяком случае, сходство передано, я думаю, довольно точно, потому что его лицо кого-то мне напоминает, или я действительно его где-то видела. Откуда он?
– Из Мельбурна. Его отец, кажется, крупная шишка в промышленности.
– Ну конечно, Лонгленд Паркинсон! – торжествующе воскликнула Фэйт. – Вспомнила, где я его видела. На кубке Мельбурна в тридцать девятом году. Он был тогда с родителями и в форме. Я знакома с Фрэнсис, его матерью, мы встречались несколько раз в Мельбурне на вечеринках.
Что сказал тогда Майкл? Что в своей жизни она встречает таких людей, как Нейл, а не таких, как он сам. Странно. Она ведь и впрямь могла познакомиться с Нейлом где-нибудь в обществе. Если бы не война.
Фэйт еще раз пролистала пачку, вытащила тот рисунок, который хотела найти, и положила его поверх портрета Нейла.
– А кто же это такой, Онор? Какое лицо! Что за выражение у него в глазах! – Она говорила как зачарованная. – Не знаю, нравится он мне или нет, но лицо его не может не вызвать восхищение.
– Это сержант Лусиус Даггетт. Льюс. Он был… он покончил с собой, когда уже оставалось совсем недолго.
«Господи, еще немного, и я проговорилась бы, что его убили».
– Бедняга. Подумать только, что могло довести его до этого? Он выглядит так, словно… ну, как будто он выше таких вещей. – Фэйт вернула рисунки. – Должна сказать, они нравятся мне больше, чем фотографии. Руки и ноги никогда не скажут тебе о людях столько, сколько человеческие лица. Когда я разглядываю фотографии, мне всегда приходится щуриться, чтобы разглядеть лица, но на фотографиях они всегда получаются какими-то пятнышками. А кто из них нравился тебе больше всех?
Не в силах противостоять искушению, Онор нашла портрет Майкла и протянула его матери.
– Вот этот. Сержант Майкл Уилсон.
– Правда? – Фэйт с сомнением посмотрела на дочь. – Ну что ж, ты знала их всех, как говорится, во плоти. Конечно, прекрасный парень, я это вижу… Он похож на пастуха.
«Браво, Майкл! – думала Онор. – Это говорит жена преуспевающего скотовода, которая встречает Нейла Паркинсона на скачках и свой круг чувствует инстинктивно, как и любой, не будучи снобом. Потому что мамочка не сноб».
– Он фермер, – сказала она.
– А… тогда понятно, откуда этот дух земли. – Фэйт вздохнула и потянулась. – Устала, маленькая?
– Нет, мама, совсем даже нет. – Онор положила рисунки на пол рядом с креслом и закурила.
– Все также никаких признаков семейной жизни? – спросила Фэйт.
– Нет, – улыбнулась Онор.
– Ну и ладно. Лучше остаться старой девой, чем выйти замуж по ошибке.
Притворно скромный вид, с которым были сказаны эти слова, заставил дочь расхохотаться.
– Совершенно с тобой согласна, мама.
– Значит, ты возвращаешься на работу?
– Да.
– Опять «Принц Альберт»?
Фэйт достаточно хорошо знала свою дочь, чтобы спрашивать, не останется ли она в маленьком Яссе: Онор всегда предпочитала многолюдные места.
– Нет, – отозвалась Онор и замолчала, не расположенная говорить дальше.
– Тогда куда же?
– Я поеду в одно место, которое называется Мориссет, проходить обучение для работы в психиатрических лечебницах.
Фэйт Лэнгтри застыла.
– Ты шутишь?!
– Нет, не шучу.
– Но… но это же смешно! Ты профессиональная медсестра! С твоим опытом ты можешь работать где угодно! Сиделка у душевнобольных! Боже мой, Онор, почему бы тебе тогда не поступить в тюремные надзирательницы? Там платят больше!
Губы Онор были плотно сжаты, и внезапно ее мать увидела на лице дочери ту силу и решительность, которые никогда не входили в ее представления об Онор.
– Вот тебе одна из причин, по которым я хочу этим заниматься, – начала Онор. – Полтора года я была сестрой в отделении для больных с душевными расстройствами и поняла, что мне нравится такая работа больше, чем любая другая, связанная с моей профессией. Люди вроде меня нужны, понимаешь? Нужны. Потому что такие, как ты, приходят в ужас при мысли об этом. Это среди прочего. Сиделки у душевнобольных имеют настолько низкий статус, что это воспринимается чуть ли не как позор. И если такие, как я, не пойдут работать в эту область, здесь так никогда ничего и не изменится. Когда я зашла в министерство здравоохранения выяснить насчет обучения и сказала, кто я, они там решили, что я сама слегка ненормальная. Мне пришлось дважды лично съездить туда, чтобы убедить этих людей, что я, профессиональная медицинская сестра, действительно заинтересована стать сиделкой в психиатрической лечебнице. Даже в министерстве, в ведении которого находятся эти учреждения, считают, что сиделка – это не кто иной, как сторож у сумасшедших!
– Именно этим ты и будешь заниматься, – заметила Фэйт.
– Когда больной входит в ворота психиатрической больницы, – старалась объяснить Онор, и в голосе ее послышалось сильное волнение, – это означает, что он входит в мир, который вряд ли когда-нибудь покинет. Те люди, мои пациенты, они не были больны до такой степени, но мне было на что посмотреть и было с чем сравнивать, чтобы понять, насколько нужны такие, как я.
