Барбара Лайфсон - Ошибка Элис
— Тед, должно быть, описал его мне…
— Нет, это невозможно! — Элис изо всех сил старалась говорить спокойно. — Тед никогда не видел этот кубок. Его разбили до того, как Тед впервые пришел в мою студию. Все мои работы были уничтожены!
— Неужели? — Уолтер невозмутимо выслушал ее взволнованную прерывистую речь. — Дай мне вспомнить. Удивительно, где же я мог видеть этот кубок?
Он явно издевался над ней, притворяясь озадаченным. Элис поставила стакан с лимонадом на стойку бара. Она не могла справиться с дрожью от охватившего ее потрясения, возмущения и ужасающего ощущения предательства.
— Ты видел кубок потому, что был здесь, в моей студии, — сказала она хриплым голосом.
— Знаешь, я думаю, ты, должно быть, права. — Уолтер снова улыбнулся, на этот раз с явной издевкой. — Я, наверное, приходил сюда, в твою студию, полюбоваться твоими очаровательными вазами.
— И ты разбил их! — воскликнула Элис. — Так это не Пол Хейзен уничтожил мои работы. Это был ты.
— Ты и в этом права, — ответил Уолтер. — Это был я.
— Но почему… Бог мой, почему?!
— Не могу поверить, что ты не понимаешь этого, — с горечью произнес Уолтер. — Всю мою жизнь я должен был находиться в твоей тени. Старшая сестра, которую все обожали! Старшая сестра, владеющая трастовым фондом в двадцать миллионов долларов. Старшая сестра, которая унаследовала художественный талант прадеда… Никто не замечал, никому даже в голову не приходило, что я куда умнее тебя!
Он стукнул кулаком по стойке бара, на его лице прорезались морщины горького разочарования.
— А ты была незаконнорожденной, черт возьми! Ты даже не была настоящей наследницей Хорнов. Наследником должен был стать я, а не ты! Алан должен был любить меня!
— Я уверена, он и любил тебя.
— Ладно. Мы действительно были близки, — сказал он со злобой. — А теперь этот кретин взял и разрушил мою политическую карьеру!
— Каким образом он сделал это? — спросила Элис, боязливо пятясь по направлению к телефону.
— Конечно же, попавшись на этой грязной истории с Джорданом Эдгаром! — Уолтер схватил трубку и поднес ее к уху. — Ты ползешь к ней, дорогая старшая сестра? Думаешь, я настолько сумасшедший, что оставил тебе работающий телефон? Я перерезал провод сразу, как пришел сюда.
Только теперь Элис осознала, что происходит, и почувствовала неподдельный животный страх.
— Уолтер, — прошептала она. — Что ты собираешься делать…
Она не смогла закончить свой вопрос. Уолтер бросился на нее, обхватил за шею и полностью лишил ее возможности двигаться. Элис почувствовала, как воздух с трудом выходит из ее легких, вызывая жгучую боль в груди. Она пыталась спросить его, что он собирается делать, чего хочет, но его рука сжимала ее горло, и она не могла вымолвить ни слова. Элис подняла глаза, но увидела только часть его лица и край коротко стриженной бородки.
Внезапно она почувствовала боль от укола иглы и характерное ощущение жжения, когда в вену впрыскивают жидкость.
Красные точки поплыли у нее перед глазами. Нос Уолтера слился с подбородком. Подбородок утонул в вороте рубашки.
Уолтер! — подумала она. Уолтер был за рулем джипа той ночью в Нью-Гэмпшире.
Он собирается убить меня.
Красные точки взорвались.
Ее глаза закрылись.
17
От жары Элис вся покрылась потом. В отдалении она слышала шум могучих волн, бьющихся о берег. Казалось бы, этот звук должен был успокаивать, но ничего подобного не происходило. Наоборот, Элис почувствовала, как под рокот океана внутри нее нарастает болезненное напряжение.
Она, должно быть, слишком долго лежала на пляже, и солнце беспощадно жгло ее кожу. Ей было дурно от этой жары. Но когда она попыталась повернуться, то ощутила резкую боль во всем теле.
Элис понимала, что должна спрятаться от прямых лучей солнца, но у нее не было сил двигаться. Не в состоянии приподнять голову, она провела лицом по пляжному коврику в поисках более прохладного места. Даже этого робкого движения оказалось достаточно, чтобы вызвать тошноту. Ее мышцы протестующе напряглись.
Значит, не надо двигаться; надо отдаться этому спокойному полубессознательному состоянию… Она была под действием наркотиков и какое-то время пролежала неподвижно. Подсознательно она понимала, что может умереть, если не будет двигаться, но у нее не было ни желания, ни энергии, чтобы спасти себя. Эта жара невыносима, подумала Элис. Затем мучительно медленно в ее одурманенном сознании сложилась другая связная мысль: она не загорает на пляже. Она находится в своей мастерской.
Эта мысль испугала ее, хотя она не понимала почему. На нее накатывалась волна страха, смешанного с болью и тошнотой. Но даже для того, чтобы испытывать страх, необходимо слишком много усилий, поэтому лучше вообще ничего не чувствовать. Но когда она уже была готова вновь погрузиться во тьму и спокойствие, в ее голове сформировалась еще одна мысль, вернее, это не было мыслью — скорее, ощущением всепоглощающего ужаса.
Уолтер!
Это имя эхом отдавалось в ее голове, оттеняя звон колоколов, громко предупреждающих о приближении смерти. Она знала, что сейчас самым важным в ее жизни было пошевелиться, сбросить смертельную соблазнительную дремоту, однако ничего не могла с собой поделать.
Уолтер.
С усилием, от которого пот окатил все ее тело, Элис открыла глаза.
Она увидела цементный пол. Так и есть, подумала она, и ее глаза стали вновь закрываться. Она была права. Она не лежала на пляже, она находилась в мастерской.
Уолтер…
Все еще не понимая, почему так важно было сделать это усилие, Элис вновь заставила себя открыть глаза. Она лежала на полу своей мастерской со связанными изолентой руками и ногами. У нее вырвался инстинктивный крик ужаса, но крика не было слышно, потому что ее рот тоже был заклеен лентой.
Ее сильно затошнило, но какой-то остаточный инстинкт самосохранения предупредил ее, что она должна сдержаться. Ее рот был заклеен, и, если бы ее вырвало, она бы просто задохнулась. Закрыв глаза, Элис ждала, пока пройдет тошнота. Затем, крайне осторожно, она рискнула открыть глаза в третий раз.
На этот раз ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы определить свое положение. Она лежала под верстаком, лицом к маленькой печи для получения жидкого стекла. Печь была зажжена, поняла она; огонь ревел вовсю, именно этот звук она в полубреду приняла за рокот океанских волн.
Температура внутри стеклоплавильной печи обычно достигала пятисот градусов и даже больше; лежать так близко было невыносимо. Ее печь была новой, хорошо изолированной; можно было надеяться, что пожара не случится. Самое худшее, что ей угрожает, — это тепловой удар. Но ведь скоро должны появиться Алан и Тед, они спасут ее!
