Больше, чем мы можем сказать - Бриджид Кеммерер
помещение, в котором у меня никогда не было занятий. Занятия искусством не являются
обязательными и предлагаются выпускникам в качестве альтернативного предмета, но я
выбрал класс музыкальной оценки для начинающих, только чтобы держаться от всего
этого подальше.
Художественная студия – огромный зал, но кажется какой-то замкнутой. Повсюду
цвета, начиная от рисунков и картин, висящих вдоль длинными полотнами бумаги и
заканчивая баночками темперной краски и рулонами газетной бумаги, выстроенными в
ряд в задней части помещения. На одной половине зала стоят шесть длинных столов, с
задвинутыми под них табуретками. На другой стороне стоят десятки мольбертов.
Освещение здесь идет от светлых трековых светильников, а не от флуоресцентных ламп.
Это тихая комната. Мирная комната.
Я гадаю, берет ли он здесь уроки, или это просто его любимое место для пряток.
– Ты занимаешься рисованием?
Мэтью медлит, потом кивает.
– Да. Это просто дополнительный предмет.
Он бросает рюкзак под доской впереди класса, затем идет к узким полкам под
окнами. Достает темное полотно и несет его к мольберту.
Как только полотно оказывается на свету, я осознаю, что оно не темное. Это
картина. Большая часть полотна была покрыта широкими полосами красных оттенков, разбавленных черными полосами и зигзагообразными кривыми. Самая верхняя часть
холста осталась нетронутой. Все очень абстрактно, но картина так и сочится гневом.
Мэтью ставит картину на мольберт. Он не посмотрел на меня ни разу с того
момента, как мы вошли сюда. Внезапно в воздухе ощущается смущение, как будто я
проник в очень личное пространство.
– Это не просто дополнительный предмет, не так ли? – спрашиваю я.
Мэтью не отвечает на вопрос, но ему и не нужно.
– Я начал заниматься пару месяцев назад. Мистер Прейтер все еще сохранил
набросок. Сперва я обрадовался, потому что терпеть не могу оставлять что-то
недоделанным. Но я продолжаю биться над ним и никак не могу привести в порядок.
Наверное, я просто выброшу его и начну заново.
Чем дольше я смотрю на картину, тем меньше мне хочется отвести от нее взгляд.
Мои глаза начинают различать мелкие детали. Небольшие мазки пурпурного и
оранжевого, почти скрытые за сочетанием красного и черного.
– Как ты этому научился? – спрашиваю я.
– Не знаю. – Он пожимает плечами. – В одном доме, где я жил, женщина была
иллюстратором – типа для детских книжек. Она позволяла мне рисовать. – Он делает
паузу. – И это то, чем можно заниматься в практически любой школе.
В его голосе звучит нотка задумчивости, и я гадаю, что стало с этим
иллюстратором. Впервые он упомянул приемную семью без отвращения в голосе.
Мэтью смотрит на меня, будто прочитав мои мысли.
– Ее муж получил новое место работы, а они не были заинтересованы в
усыновлении. С приемным ребенком нельзя покидать страну, так что... – Он снова
пожимает плечами.
– У тебя действительно хорошо получается.
Мэтью цинично ухмыляется.
– Ты даже не знаешь, на что смотришь.
Но он выглядит довольным.
– У тебя здесь есть еще что-нибудь? – спрашиваю я.
Он кивает и поднимает глаза к потолку.
– Вон там. Лес?
Я нахожу рисунок, на который он указывает. Он преимущественно в черных и
серых тонах, темные деревья на фоне ночного неба. Звезды выглядывают из-за голых
ветвей. Ничто не указывает на то, что это зима, но каким-то образом рисунок заставляет
меня подумать о холодной погоде. У подножия одного дерева находится маленькая темная
фигурка, будто кто-то присел на корточки, и взрыв ярких цветов, желтого и оранжевого, будто бы огонь.
Я задумываюсь над тем, что он сказал. «Терпеть не могу оставлять что-то
недоделанным». Интересно, сколько его работ спрятано в художественных классах по всей
стране, картин, которые он начал и так и не закончил.
Это кажется еще большей тайной, чем то, что он рассказал мне о своих прошлых
приемных семьях. Ничто среди его вещей не указывает на привязанность к искусству. Это
как-то смягчает его.
– Тебе стоит рассказать об этом маме и папе, – говорю я. – Сорвать тот дурацкий
алфавит в твоей комнате и нарисовать что-то свое.
Мэтью улыбается.
– Было бы здорово. – Но его улыбка тут же исчезает. – Они мне не позволят.
– Почему нет? Это всего лишь краска.
– Потому что это не мой дом.
Я не знаю, что на это сказать. Но знаю, что не могу этого отрицать. Я пожимаю
плечами.
–
